Одно из интереснейших и в этом смысле образцовых рассуждении относится к вопросу о цвете неба, проблеме, которая, судя по многочисленным обширным фрагментам в различных рукописях, особенно занимала Леонардо как живописца и исследователя. Мы, разумеется, не станем здесь проверять правильность его теорий с физической точки зрения, но рассмотрим, как Леонардо излагает и развивает их. В фрагменте, в котором Леонардо особенно подробно занимается указанным явлением, резюмируя здесь собранные в других случаях наблюдения и взгляды, он стремится доказать, что цвет атмосферы порождается теплой влажностью: последняя испаряется и распадается на ничтожно мелкие, незаметные, освещенные солнцем атомы и начинает светить потому, что она распространяется и выделяется на фоне покрывающей ее темной огненной сферы [Рихтер, т. I, § 300]. Поэтому изучаемая проблема распадается на две части: сперва надо объяснить явление поглощения света, а затем показать действие контраста между освещением воздуха и темнотой фона. Но Леонардо — живописец, и это противопоставление, по-видимому, особенно пленяет его, ибо он тотчас же вспоминает случаи, когда он мог установить аналогичные контрасты, иллюстрирующие его предположение. Он вспоминает, как однажды на вершине Монте Роза он наблюдал более яркую окраску воздуха, и вот уже мысль его находится во власти воспоминаний; действительно, он вслед за этим сообщает ряд фактов по гидрографии и метеорологии этой местности, не имеющих никакого отношения к рассматриваемой проблеме. Затем он возвращается к главному вопросу, чтобы при­вести в виде обратного примера к наблюдаемому основному яв­лению дым, обнаруживающий вблизи темного отверстия камина более темную окраску, чем на открытом воздухе. Дополнением к этому сравнению является затем указание на скопления облаков, поглощающих в себе свет и тень. Этих аналогий для него до­статочно, „чтобы определить воздух". Но, невидимому, они его не вполне удовлетворили, ибо вслед за этим он снова обращается? К доказательству своего предположения, чтобы выдвинуть следую­щее „deductio ad impossibile” („доказательство от невозможного"). Если бы мы приняли цвет воздуха за естественный, т. е. за соб­ственный его цвет, то отсюда следовало бы, что чем больше масса воздуха между глазом и огненной сферой, тем темнее должна быть окраска, „подобно тому, как это наблюдается у голубых стекол и у сапфиров, которые кажутся тем темнее, чем они толще". Но в действительности мы наблюдаем обратное, ибо, чем выше мы поднимаемся, тем меньше становится масса воздуха, между тем как цвет неба становится интенсивнее. Но едва лишь закончилось это изящное доказательство от обратного, как Леонардо вспоминает, что одновременно с проблемой о яркости окраски воздуха он поднял вопрос о происхождении ее. Предположение, что цвет воздуха возникает из конгломерата образующей влажность невидимой водяной пыли, он доказывает тем, что сравнивает между собой цвет освещенной солнцем и носящейся в воздухе пыли и дыма. И пыль и дым окрашиваются в голубой или серо-голубой цвет, когда они проникают через щель в темное помещение. Для объяснения яркости цветов и их зависимости от фона, на котором они выделяются, Леонардо советует покрыть свинцовыми белилами различные краски и освещенную черную подкладку. На последней получается особенно красивая голубая окраска. Это Леонардо называет „окончательным доказательством" („ultime prove") и предоставляет нам перенести выводы этого опыта на решение основной проблемы. Таким путем Леонардо приходит к рассмотрению химической проблемы как оптической, а последней, в свою очередь, как живописной. Переход этот является не продуктом логической цепи размышлений, а возникшего под влиянием внешних импульсов противопоставления и сравнения между собой сходств и обманчивых мнимых доказательств. Поразительным и странным кажется, однако, то, что Леонардо не пришла в голову естественная аналогия с цветом воды, тем более, что он посвятил окраске моря тщательные и специальные исследования [Sоlmi, Frammenti, стр. 303.]. Это объясняется его неспособностью уловить существенные аналогии у вещей и явлений. Под влиянием тяготения к внешней наглядности ему бросаются в глаза явления, обнаруживающие грубо-осязательное сходство, между тем как причины окраски воздушных и водяных масс кажутся ему по существу различными. Воздух приводит ему на память дым и носящуюся в воздухе пыль, и сходство это кажется ему столь убедительным, что он прибегает к нему и в нескольких других отрывках аналогичного характера [Рихтер, т. I, § 301 и след.]. Повсюду единственной задачей „ratiocinatio" является более или менее целесообразное нанизывание примеров. Рассмотренный фрагмент можно считать типичным для леонардовского способа доказательства, поскольку наряду с „demonstratio materialis" в нем содержится и апагогическое доказательство [Что этот пример типичен для более или менее пространных и строгих рассуждений Леонардо, показывает фрагмент о лунном свете (у Рихтера, т.II, § 896). Отрывок этот принадлежит к самым подробным и показывает, как всегда по одинаковому мыслил Леонардо, несмотря на различие рассматриваемых им вопросов. Если слабая приспособляемость его мышления к явлениям природы напоминает ту типично схоластическую диалектику, то наивность и несвязность первобытной мысли, то, с другой стороны, постоянное реагирование на впечатления и воспоми­нания характерно для леонардовского способа аргументирования.]. По этому же типу построены и все более или менее обстоятельные рассуждения нашего художника, теряющие тем более в строгости, чем более выступают знакомые нам признаки его прозы.