Когда Леонардо назвал как-то силлогизм „сомнительной бол­товней", то он имел, прежде всего, в виду чисто формальную игру мысли школьной диалектики и разных ее разновидностей. Созна­тельное противопоставление своего метода исследования схоласти­ческому методу, невидимому, породило его отвращение ко всякого рода дедукции; в его литературном наследии рассуждения и дока­зательства встречаются редко и носят незаконченный характер. Наоборот, „demonstratio materialis" встречает у него наилучший прием и находит в его трудах самое широкое применение, потому что он не считает ничего более убедительным, чем интуицию. Ка­кое-нибудь положение доказывается одним или несколькими при­мерами, а то, что можно видеть, не нуждается в доказательстве при помощи разума. Этому неоднократно и определенно высказан­ному взгляду Леонардо следует даже в математике, а тем более в других науках [Действительно, если Леонардо и говорит, что „никакое человеческое иссле­дование не может быть названо действительно наукой, если оно не проходит через математические доказательства", то значение этого изречения он ограничивает и суживает непосредственно следующими за ним замечаниями: „Но если ты скажешь, что науки, возникающие и заканчивающиеся в духе, дают истину, то с этим нельзя будет согласиться, а придется это отвергнуть по многим основаниям, и, прежде всего, потому, что в этих умственных соображениях не встречается никакого опыта, без которого ни одна вещь не может дать ничего достоверного о самой себе". Это означает, что Леонардо рассматривает математическое доказательство и вообще математику только как конкретный метод вычисления, а не как конструкцию мысли и признает только практическое значение ее. Его математические попытки, о ко­торых была уже речь, вполне соответствуют этой точке зрения. Названное место приведено у Sоlmi, Frammenti, стр. 83 и след. См. кроме того, рукопись A, fol. Sir. „Ты должен, — читаем мы здесь, — доказывать свои опыты примерами: а не пред­ложениями, что было бы слишком просто". И здесь доказательство рассматривается лишь как изложение эмпирически установленных фактов.]. Уже то, что было сказано о его способе опре­деления и описания, исключает возможность найти в его фраг­ментах логически приемлемое и научно пригодное доказательство. Обзор рукописей Леонардо подтверждает это предположение. Поэтому мы не согласны с тем, будто провизорное состояние заметок Леонардо было причиной этого отсутствия логической строгости. Действительно, в тех исследованиях нашего художника, которые покоятся у него не на интуиции и эксперименте,— например, в ис­следованиях геологического и космографического характера,— мы найдем пространные и подробные рассуждения и доказательства, почти совершенно отсутствующие в исследованиях описательного и экспериментального порядка. После всего сказанного нами объ­яснение этого факта нетрудно. Одна иллюзия оказалась роковой для исследовательской деятельности Леонардо. Она заключалась в допущении, будто нет нужды передавать словами то, чему учит интуиция. Формулируются только результаты последней. Ясно, что при таких условиях и результаты не могут оказаться надежными. Леонардо не понимал, что в науках, основанных на опытах и опи­саниях, „ratiocinatio" („рассуждение") содержится и в тех и в других и является даже следствием их. Ведь, эксперимент есть, по существу, проверка возникшей под влиянием наблюдения или гипотезы комбинации идей, в которой уже предчувствуется конеч­ный результат. Экспериментальные науки или их обязательные предпосылки заключаются во взаимном дополнении и укреплении опыта и „ratiocinatio". Научная истина получается не из столь излюбленного Леонардо изолированного опыта, не из изолирован­ной математической формулы. Исходя из опыта или из формулы, исследователь приходит путем рассуждения и доказательства к формулировке закона природы [Мы не можем здесь подробнее останавливаться на гносеологических основах естественных наук. Укажем только на нижеследующие работы, в которых подробно рассматривается проблема отношений между естественно-научным мышлением, на­блюдением и экспериментированием, а также между отображением и описанием: Vоlkmann, Erkenntnisstheoretische Grundziige der Naturwissenschaften; Mасh, Erkenntnis und Irrtum; Riсkert. Die Grenzen der naturwissenschaftlichen Begriffsbildung. Очень интересны замечания парижского физика Эдмона Бути (Edmond Bouty). La Verite scientifique, Paris (Bibliotheque de Philosophic scientifique) 1908, особенно стр. 12, 19, 43, 68, 152 и след. Несмотря на разницу во взглядах, все названные авторы единодушны в оценке рассматриваемого нами частного вопроса.]. То же самое имеет место в опи­сательных науках. Здесь „ratiocinatio" содержится уже в описании, ибо последнее включает в себе классификацию и объяснение какого-нибудь явления или предмета, потому что оно располагает харак­терные признаки их в логическом порядке, подчиняющемся систе­матизирующей и разъясняющей деятельности мышления так, как ему подчиняется уже выбор фактов и отбор признаков. Силлогизм имманентен научному описанию, скрываясь за изложением фактов. Следовательно, если „ratiocinatio" почти неотделимо от описания, то ясно, что оно должно обнаружить у Леонардо те же особен­ности, которые мы констатировали в его описаниях.