Мы можем предположить известными многочисленные афоризмы Леонардо о бесплодии науки, лишенной практических приложений, и практики, лишенной научного руководства» тем более, что мы предпочитаем придерживаться строже фактов, чем случайных и не всегда последовательных изречений художника [Афоризмы собраны у Сольми, Frammenti, стр. 66 и след., а на немецком языке в „L.d.V. Der Denker, Forscher und Poet", Auswahl, Uebersetzung und Einleitung von Marie Herzfeld, Leipzig 1901, стр. 2 и след.]. Практическая деятельность Леонардо, несомненно, хронологически предшествует его научной деятельности. В мастерскую Верроккио он вступил в такое время, когда от художника требовали больше, чем когда бы то ни было, приложений изобретательской мысли и профессионального искусства к самым различным областям техники. Совсем незадолго до того умерли Брунеллески и Гиберти, а Альберти продолжал еще царить во всей Италии в качестве технического эксперта и теоретика искусства и ремесла. Каковы бы ни были особенности дарования начинающего художника, его принято было вводить во все отрасли искусства и техники, а упорная, основывающаяся на социальных запросах времени, традиция заставляла обладающего дарованием юношу-живописца заниматься техникой, а техника — заниматься живописью. Так и Леонардо начал очень рано заниматься всякого рода трудными техническими проектами, как, например, планами канализации Арно и подъема флорентийского баптистерия, и продолжал заниматься этим, состоя на службе у Лодовико в Милане и у Франциска I, так что справедливо было кем-то сказано, что не было ни одного вопроса по механике, над которым не работал бы и которым не занимался бы Леонардо [По вопросу о технической деятельности Леонардо см. Franz М. Feldhaus, Leonardo der Techniker und Erfinder, Jena 1913]. Единственным следом этой неутомимой колоссальной деятельности являются для нас в настоящее время только тысячи чертежей, проектов, эскизов, встречающихся в сопровождении некоторых беглых указаний, выкладок и описаний в его рукописях. Если почти всегда недостает материала для объяснения конструктивных замыслов Леонардо, то одни чертежи сами по себе достаточно убеждают нас в том, что мы здесь имеем перед собой не проекты изготовления автоматов, как их любила строить для забавы средневековая техника, а придуманные под влиянием серьезной практической потребности машины, которые должны были бы при наипростейших средствах давать максимальный эффект. Существовали уже многочисленные машины, неизменно традиционного и рудиментарного вида или же очень неуклюжие, свидетельствовавшие о незнакомстве с механическими принципами. Но со времени Брунеллески и Альберти художники и техники неутомимо работали над усовершенствованием и изобретением машин и притом, в отличие от средних веков, не просто на основании глазомера и личного искусства, но согласно математическим теориям, которым обучали начинающих художников, как, например, при преподавании перспективы. От этой школы у Леонардо осталась „idee fixe" полезности, которую он внес и в свои чисто физические исследования; благодаря ей он пришел к убеждению, что следует учиться „от ступени к ступени", „т.е. начинать с простейших вещей и переходить к второму по порядку лишь тогда, когда хорошо запомнил и научился первому" [Sоlmi, Frammenti, стр. 107]. В то время как теоретики техники — как, например, сам Альберти и его преемники, Франческо ди-Джорджо и Филарете — в своих трудах ограничивались только начатками, Леонардо уже с ранних пор поставил себе задачей написать энциклопедию техники для теории и практики, для себя и для других. Поэтому нет ни одного из прежних трудов по технике и механике, которого бы он не прочитал; точно так же он не упустил в своей жизни ни одного случая для сравнения традиционных или новых теорий с фактами, чтобы их принять или отвергнуть [См. выше цитированные труды Сольми и Дюгема]. Его рукописи показывают ясно, что какое-нибудь наблюдавшееся им в природе явление побуждало его приступить к изучению трудов, в которых он рассчитывал найти объяснение его, а с другой стороны, что какое-нибудь встретившееся в теоретических и научных трудах положение побуждало его делать опыты для проверки прочитанного. Это чередование собственных исследований и чтения, которое в отдельных случаях приводило его к принятию какой-нибудь гипотезы или к открытию какого-нибудь факта, должно было а lа longue стать роковым, так как оно мешало ему определенно формулировать и изложить полученные результаты и не давало понять их всеобщего значения, а также их связей и следствий. Этот непоследовательный и несистематический метод практика лежит в основе его научных исследований, и от этого недостатка, порожденного его воспитанием, потерпело крах все дело его жизни. „Bien souvent, — говорит Дюгем, — la verite, qui lui etait apparue un instant, emergeant a la surface des opinions incompletes et erronees, a-t-elle plonge de nouveau, attendant de l’avenir ceiui qui la ramenerait detinitivement au rivage" [Les engines de fa Statique, т.I, стр.193]. („Очень часто истина, представшая ему на мгновение и всплывшая на поверхность неполных и ошибочных взглядов, снова погружалась в пучину их в ожидании будущего исследователя, который вынесет ее окончательно на берег"). Действительно, Леонардо подошел близко к понятию момента силы, он догадывался о различных видах равновесия весов, он пытался определить движущую силу как произведение поднятого веса на достигнутую высоту, он даже был на пути к тому, чтобы указать, что момент равнодействующей двух сил равен сумме моментов составляющих, и т.д.; но ни разу он не сумел выразить в общей или окончательной формулировке законы, которые предстали бы сами собой в результате неоднократных вычислений и опытов менее одаренному, но более систематически работающему механику [См. отдельные результаты у Дюгемa, Origines et Etudes sur L.d.V., а также Mасh, Mechanik, стр. 23 и след., 77 и след. и 117 и след.]. Это и досталось на долю непосредственным предшественникам Галилея — Бенедетти, Тарталье, Кардану и Бальди, которые все черпали из тех же самых ученых источников, что и Леонардо, или же, как показал Дюгем на ряде случаев, черпали непосредственно из его рукописей [Дюгем в названных трудах тщательно исследовал взаимоотношения между отдельными из здесь названных математиков и исследователей, но мы обращаем внимание читателя на осторожную, может быть, несколько скептическую оценку его результатов Махом (Mechanik, цитированные уже ранге места), на резкую критику Сольми, Fonti, страница 24 и следующие и passim, а также на наши замечания в конце этой главы]. Дело в том, что даже более или менее близкие к истине результаты деятельности нашего художника являлись продуктом не голой интуиции или одних только опытов, но, как мы еще увидим на некоторых типических примерах, плодом его способа проверки, определившего метод его исследования, но не благоприятствовавшего самому этому исследованию. Здесь, по нашему мнению, одна из причин неудачи всех результатов деятельности Леонардо в области механики. Вообще же, если мы спросим биографов Леонардо, почему его сорокалетняя деятельность привела здесь только к смутным и робким догадкам, то мы услышим в ответ, что времена еще не созрели для открытия основных физических законов. Но мы не намерены удовлетвориться подобными дешевыми фаталистическими утверждениями [История физики показывает, что результаты исследований отдельных ученых недостаточно признавались или понимались и использовались их современниками, но, тем не менее, открытия все же носили законченный характер. Волновая теория света Гюйгенса, разработанная этим великим физиком в середине XVII в. до мельчайших подробностей, была понята и использована лишь в XIX в. То же са­мое относится к открытиям таких ученых, как Паскаль, Мариотт и ряд других исследователей. Позднее действие их теорий зависит от различных обстоятельств и от интересов и потребностей окружавших их людей]. Материал, которым располагали несколько десятилетий спустя непосредственные предшественники Галилея, был не намного обширнее, а главным образом не отличался, по существу, от того материала, которым пользовался Леонардо.