НАУЧHОЕ ВОСПИТАHИЕ ЛЕОHАРДО ДА ВИHЧИ. 3

Но это парившее над действительностью и предававшееся теоретическим спекуляциям сообщество эстетов, мечтателей и фантазеров царило над духовной жизнью города в такой же мере, в какой его покровитель царил над общественной, хозяйственной и политической жизнью его. У схоластики не было достаточно прочных традиций во Флоренции, чтобы бороться против академии и ее духа, а реакционная проповедь Савонаролы в пользу устарелых, раннесредневековых форм жизни и воззрений противопоставляла один анахронизм другому и создавала непримиримые противоречия, внося смятение в умы и отвлекая их от реальных задач нового времени. Таким образом, академия могла воздействовать своими идеями и методами на всех даровитых людей Флоренции, стремившихся к духовной деятельности, так что ни один художник и писатель той эпохи, живший в этом городе, не избежал этого влияния. Но особенно пагубным оно оказывалось для к тех людей, у которых резко выраженное чувство действительности сочеталось с сильной художественной восприимчивостью. Отвлекая их от действительности и обостряя их чувствительность видениями спекулятивной мистики, оно превращало их в двойственные, полны противоречий или способные только терзать самих себя натуры Людьми такого закала, которым был сужден этот жребий, были Лоренцо Медичи, Микельанджело, Леонардо да Винчи. Их литературно-художественная и научная деятельность носит следы этого насилия над их исконной природой, уведшего их на ложный путь.

Лоренцо, предназначавшийся для карьеры финансиста и дипломата, в молодости своей воспитывался Фичино и Христофором Ландино. Однако возникшая благодаря этому двойственность не особенно докучала этому житейски опытному и много занятому человеку, сумевшему приспособиться к ней. Но она наложила печать на характер его поэзии, основной тон которой исходил из диссонансов. Оторванное от мира литературное воспитание привело этою поэтически одаренного и полного жизненной энергии человека  средневековым формам и к духу ранне-итальянской лирики, к тому давно отжившему свой век „doice sil nuovo» („нежный новый стиль"), в котором видения, аллегории и всякого рода философские и морализующие аксессуары вытесняли или не давали проявиться индивидуальным и эмоциональным формам лирики. Если принять во внимание трезвое беспощадное чувство действительности, которым руководился Лоренцо в своей частной и общественной деятельности, то невольно бросаются в глаза вымученность, искусственность и неискренность его лирики. Подлинную душу жизнерадостного флорентинского горожанина мы узнаем лишь в непристойных карнавальных песенках, в изображении веселых крестьянских сцен и сельского пейзажа [Стихотворения Лоренцо изданы Джозуе Кардуччи (Giosue Carducci), „Poesie di Lorenzo de´Medici", Firenze 1859, с прекрасным введением. Биография составлена Вил. Роск о (Roscoe) „The Life of L. d. M.", London 1877. См. вышеназванные истории литературы].

Глубже и поэтому трагичнее была двойственность души Микельанджело. Человек могучей природы, он не был рожден ни мечтательным, ни деловым человеком; неспособный ни к каким житейским компромиссам, он стал жертвой тех противоречий, которые создались в пору его молодости между его прирожденными дарованиями и полученным им духовным воспитанием. Оторванный от мира, но внешнее блестящий аппарат языческой мистики, царивший над духом его друзей, затронул в самом начале нежные струны его художественной восприимчивости. Благодаря этому неоплатонoвская метафизика проникла в самые тайные уголки его предрасположенной к глубокой религиозности души. Могучая жизненная сила и христианская вера, лежавшие в самой основе его характера, были, правда, затронуты, но не уничтожены чарами ново языческих влияний. Так возник конфликт, на который ушла вся долгая жизнь Микельанджело, — конфликт между колоссальной жизненной энергией и туманной мистикой, между неукротимой материей и соблазнительными идеями. Благодаря этому гигант превратился в разочарованного человека, для которого жизнь, искусство и собственное творчество стали предметом вечных мучений. Подобно тому, как в его фигурах мы распознаем всегда жестокое усилие и почти угрюмое недовольство мастера попытками сделать материю доступной сверхчувственному, сверхчеловеческому, идеям, чтобы придать им подлинное, непосредственное живое выражение, так в вымученных формах его лирики мы чувствуем напряжение его духа, стремящегося растворить жестокую для него действительность чувственного мира в видениях и абстракциях.

Леонардо да Винчи постигла та же участь. Он не был рожден мистиком, а человеком дела и исследователем. Но облака фимиама, из которых состояла атмосфера флорентийских мечтателей, затуманили взор этого несравненно свободного и бодрого наблюдателя и отвратили его взоры и мысли от мира, для которого он был предназначен. Леонардо понял, на какой ложный и опасный путь он ступил, и покинул свой родной город с горькими упреками по адресу гуманистов, чтобы начать в Милане мыслить и творить согласно собственным принципам в ,,Accademia" составленной из имевших те же интересы, хотя и не такие же дарования исследователей. Но было уже слишком поздно. До конца своей жизни Леонардо оставался двойственным, вечно терзающим самого себя человеком, и его наука свелась под конец к какому-то хаосу из тонко подмеченных фактов и фантазий.