НАУЧHОЕ ВОСПИТАHИЕ ЛЕОHАРДО ДА ВИHЧИ. 2

Гемист Плетон (Gemistos Plethon), основатель этого общества, уже в первой половине XV в. указал своим апостольским служением платоновскому учению направление, в котором должна была развиваться деятельность членов общества [См. об этом неоднократно упоминавшиеся уже учебники история философия, цитируемые сочинения Г. Фойхта и Буркхардта, а также Cassirer, Das Erkennt-nrssproblena, т. I, стр. 94 и след.]. Вместе с ним во Флоренцию проникло, подобно откровению, платоновско-александрийское учение об идеях. Но когда этот грек покинул город и его преемником стал Марсилио Фичино (Marsllio Ficino), то у неофитов исчез непосредственный толкователь и самый способный провозвестник этого учения. Однако вера и энтузиазм у них не иссякли, и когда флорентийцы очутились одни лицом к лицу с трудами Платона и Плотина, то чтобы иметь возможность ближе ознакомиться с ними, они должны были научиться сами читать и понимать их. Когда в 1441 г. Марсилио Фичино получил от Козимы Медичи поручение занять место Гемиста, то прошло лишь три года после того, как Ауриспа (Aurispa) и Траверсари (Traversari) доставили в Италию текст  Платона. Лишь немногие были в состоянии читать и толковать его, и никто не владел языком и текстом Платона с такой уверенностью, какой обладал Гемист в качестве грека и философа. И таким образом после его отъезда академия с Фичино, Кристофоро Ландино (Landino), Аккольти (Accolti) и другими, менее знавшими греческий язык, гуманистами стала неким филологическим центром, своего рода сообществом переводчиков. Но если благодаря изучению греческого языка стало возможным непосредственное понимание Платона, то традиция основателя академии, Гемиста, и его понимание платоновского учения мешали полному проникновению в идеи философа. Недостаточно еще было владеть греческим языком, чтобы добиться такого проникновения; для этого надо было еще получить философское образование. Как известно, Гемист объединил платоновское учение с александрийским пантеизмом и с мистикой Плотина, и истолкование первого было плодом его симпатий к последней. Когда он этому учил во Флоренции, никто не был в состоянии понять или даже только заметить учиненное им искажение платонизма. Сделанные Бруни (Bruni) переводы некоторых сочинений Платона были отрывочны, полны ошибок и недоразумений. Таким образом, Гемист-Плотин владел помыслами Фичино, когда он взял на себя перевод всех известных тогда сочинений Платона. К трудностям языка и текста присоединилось влияние учителя, мешавшее проникнуть в мысль переводимого автора. Мистика Плотина и фантастическая форма, в которую сам Платон облекал свои мысли, отклонили Фичино и его друзей от правильного пути, и место философского мышления, которому Платон должен был и мог дать стимул, основу и форму, заняла эстетизирующая мечтательность, которой Плотин дал крылья, а христианская метафизика — направление. Нетрудно заметить благоприятствовавшие этому условия. Флорентийцы объединились для того, чтобы, участвуя в истолковании трудов Платона, освободиться от духа аристотелевской философии, дававшей раньше направление и школьную выправку всякому мышлению. Уже предпосылки этого начинания были ошибочны. Над умами мыслящих людей того времени царил не настоящий, еще неизвестный тогда Аристотель, а Аристотель арабско-христианско-схоластической традиции, который в этой искаженной до неузнаваемости форме пользовался безраздельной догматической властью и признанием [Георгий Трапезундский (Georgros Trapezuntius) и Теодор Газа начали тогда первые в Италии читать Аристотеля в оригинале. О флорентийской академии см. A.della Torre, Storia dell’Accademia PIatonica di Firenze, Pubblicazioni del R. Istituto di Studi Superiori, Firenze, 1902. Также Vоigt, Wiederbelebung des kl. Alterttims. passim]. В противоположность этому флорентийцы усвоили платоново учение по александрийско-византийской традиции и противопоставили одно искаженное изображение другому такому же извращению. Если, согласно своей программе, они намеревались выдвинуть Платона против Аристотеля, то этого не следует понимать буквальным образом, ибо флорентийцы боролись не с учением Аристотеля, а с абстрактным схематизмом схоластики.

Особенное отвращение вызывала у них формальная сторона дела. В противоположность этому они в сочинениях Платона восхищались не теорией, которой они не понимали, но формой, эстетически-литературным элементом, художественным и полным фантазии изложением его, мифами, аллегориями, образами и сценами, которыми пользуется в своих диалогах Платон. Так и произошло то, что флорентийцы не Аристотеля вытеснили Платоном, а только  «rаtiocinatio» („рассуждение") заменили „imaginatio" („воображением") [Это относится в особенности к самостоятельным работам Фичино и его сотрудников. Так как все они ограничивались одной метафизикой, сознательно забросив совершенно учение о природе, то „imaginatio» не были поставлены никакие границы]. Пир общем направлении их мышления это было роковой заменой.