ГЛАВА ПЯТHАДЦАТАЯ. ТРАКТАТ О ПТИЦАХ

Кроме «Атлантического Кодекса» и рукописей Французского Института, изданных целиком и притом, как мы видели, с таким Удивительным совершенством, существуют еще и другие издания, отчасти уже исполненные, отчасти еще только намеченные и начатые. Здесь, на первом месте, по необычайной роскоши исполнения, должны быть поставлены издания, предпринятые Ф. В. Сабашниковым. В 1893 году Сабашников обнародовал небольшой, но замечательный Кодекс Леонардо да Винчи о полете птиц, а в 1898 году выпустил в свет первую часть трактата по анатомии, находящегося в Виндзоре. История Кодекса о птицах может считаться окончательно выясненной. Это та самая тетрадка в 18 листков, кобыла пришита к кодексу В Французского Института и была затем похищена ученым Либри. Еще в тридцатых годах нынешнего столетия эта замечательная тетрадка находилась в Институте в том виде, в каком она была взята Бонапартом из Амброзианской библиотеки, а в 1848 году Лалан и Бордье констатировали ее пропажу вместе с разными другими листками из Кодексов А и В. До 1867 г. об этом Кодексе не было никаких известий. В декабре означенного года граф Джакомо Манцони, «страстный библиофил», как называет его Гови, узнал о его существовании во Флоренции в числе других бумаг и книг, принадлежавших Либри.

Заинтересовавшись этим сообщением, он вступил в переговоры с поверенным Либри, переговоры, тянувшиеся целый год и закончившиеся приобретением манускрипта 20 декабря 1868 г. В течение двадцати одного года рукопись эта составляла частную собственность Манцони. В 1889 году Манцони умер, и его драгоценная библиотека перешла к его наследникам, которые стали распродавать ее. Тогда-то, в апреле 1892 г., манускрипт о полете птиц и был приобретен Ф. В. Сабашниковым.

Такова превратная судьба этого маленького Кодекса, извлечения из которого, до опубликования его Сабашниковым, делались Амонетти, Вентури, Рихтером и Уциелли. Через год после приобретения Сабашников опубликовал его в Париже в большом великолепном томе на двух языках, итальянском и французском, предпослав ему собственное небольшое предисловие и обстоятельное введение Джованни Пиумати. Французский перевод текста предисловия и введения сделан Равессоном-Молльеном. Книга отпечатана в трехстах нумерованных экземплярах, представляющих собою редкое воплощение ученой точности и трудолюбия в самой изысканной внешней форме, начиная от рисунков и кончая переплетом. Откидывая плотный бумажный чехол, с печатным текстом, среди которого ярко светятся красные буквы наименования трактата, Sul volo degli uccelli, мы находим тяжелый пергаментный переплет в старинном стиле, напоминающий переплеты драгоценных книг прежнего времени в чезенской или в флорентийской библиотеке. Еще не раскрывая текста, уже испытываешь то волнующее благоговение, которое возбуждают произведения далеких от нас эпох, охраняемые от разрушения и забвения тяжелыми покровами и затворами. За переплетом следуют два шмуцтитула и титул с виньетками из рисунков Леонардо да Винчи. Текст отпечатан на толстой желтоватой бумаге редкостных английских изданий, которая переживет века. Предисловие и введение, как мы уже сказали, написаны Сабашниковым и Пиумати. Введение представляет краткий, ясный и точный рассказ о рукописях Леонардо да Винчи вообще, по двум известным документам, записям Маццента и дарственному акту Арконати, и о настоящем Кодексе, его происхождении и перипетиях его судьбы, в частности. Пиумати указывает на отдельные места Кодекса, уже ставшие известными по другим сочинениям, причем отмечает ошибки в издании Рихтера и непонятный промах, сделанный Уциелли во втором томе его «Ricerche», где говорится, что Кодекс о птицах, вопреки обыкновению Леонардо да Винчи, писан слева направо, а не наоборот. В заключение Пиумати объясняет, какого метода он держался при передаче в печати оригинального текста Леонардо да Винчи: он считает нужным представить его в двух транскрипциях, из которых одна воспроизводит подлинник буквально, с сохранением всех особенностей правописания, а другая представляет его в современном начертании слов и фраз, чтобы сделать его доступным и понятным читателю. Кончив введение и несколько дополнительных замечаний, вы находите уже, между двумя толстыми шероховатыми листами, как в папке, с надписью на верхней странице «Facsimile», маленькую тетрадку, в обложке из пергаментной бумаги, потертую и загрязненную, в разноцветных пятнах, пришитую к книге только корешком и свободно раскрывающуюся. Это и есть Кодекс самого Леонардо да Винчи, поразительная имитация этого Кодекса, со всеми его индивидуальными особенностями, которые теперь, в своей совокупности, в этом тонко артистическом воспроизведении, как бы ставят нас лицом к лицу с самим художником. В отличие от издания Равессона-Молльена, где факсимиле отдельных страниц разъединены и даны параллельно с печатным текстом, настоящее издание заключает в себе, как бы отдельно от книги, одно целостное факсимиле всех сохранившихся листков, исписанных с обеих сторон. На одну минуту пропадают из глаз все печатные тексты, с их монотонной отчетливостью и холодным великолепием, и оживают ветхие страницы, испещренные таинственными каракулями выцветших чернил, геометрическими фигурами и рисунками летающих птиц, которых Леонардо да Винчи так знал и любил с самого раннего детства. Как откровение живой натуры великого мага в современной умственной атмосфере, эти строки твердого почерка на неравномерно пожелтевших листках вводят нас в его душу в один из важных и тяжелых моментов его жизни: этот Кодекс написан Леонардо да Винчи в течение одного месяца, от 14-го марта по 15-е апреля 1505 г., в то самое время, когда, вероятно, еще дописывалась Джоконда и подготовлялось роковое соперничество с молодым "драконом" Микеланджело. Именно такое издание может более всякого другого издания, хотя бы с самыми разнообразными и педантическими справками, содействовать правильному психологическому изучению сложных художественных натур, поддающихся пониманию только в прямых и наглядных впечатлениях. К сожалению, Кодекс о полете птиц уже в библиотеку Манцони перешел со значительными повреждениями, с тринадцатью листками, вместо восемнадцати: листки 1, 2, 10, 17 и 18 были оторваны и утрачены. Только в 1893 г., когда факсимиле Кодекса, заказанное Сабашниковым в Вене, было уже готово, отыскался в Англии 18 листок, факсимиле которого, в двух разъединенных страницах, приложено в конце книги, под названием «Appendice». Таким образом, в настоящее время в Кодексе не хватает четырех листков. Нужно еще Заметить, что листки 7 и 8 не вошли в факсимильную тетрадку, Вот по тому что они были оторваны и, по-видимому, настолько испорчены, что их нельзя было воспроизвести с надлежащим совершенством фотографическим способом, так что издание Сабашникова дает факсимиле всего двенадцати листков. Но печатный текст, следующий за чудесной имитацией тетрадки, захватывает все существующие четырнадцать листков, вместе с цитатами из пропавших первых двух листков Кодекса, сделанными Вентури и Аморетти. В печатном отделе книги рисунки манускрипта повторяются на отдельных листках, соответственно с текстом соседней страницы, чтобы при чтении не приходилось обращаться назад и отыскивать рисунки в художественном факсимиле. Роскошное издание заканчивается на последней странице пометкою числа, месяца и года, конца типографская работа была завершена: «30 июня 1893 г.»

Обращаясь к факсимильной тетрадке, нужно отметить, что она исписана не только на листках, но и на внутренних сторонах обложки. На одной из них имеется текст, представляющий технические советы, как чеканить медали, как изготовлять алмазный и наждачный порошок, как делать эмаль, как получать хорошую синюю и красную краску. На другой находится краткий текст, представляющий какой-то счет и несколько загадочную аллегорию в следующих словах: «Большая птица направит впервые свой полета со спины своего большого Лебедя, наполняя мир изумлением, наполняя своею славою все писания и вечным почетом гнездо, где она родилась». Геймюллер предполагает, что под Лебедем Леонардо да Винчи разумел гору того же имени, недалеко от Фиезоле, откуда он проектировал впервые пустить свою летательную машину. Почти всю страницу занимает архитектурный рисунок, изображающий дом в стиле Ренессанса, с деталями и планом. Первым двух листков, как мы уже знаем, не хватает, но по сохранившимся цитатам из них видно, что на них имелись отметки из личной жизни Леонардо да Винчи и указания относительно времени написания этого Кодекса. Самая тетрадка открывается с третьего листка, занумерованного рукою Леонардо да Винчи в правом верхнем углу. Эта старинная пагинация идет без переделок до 5 листка, который ошибочно помечен был им цифрою 6. Поверх этой пагинации, писанной a rovescio, наоборот, отчетливо видна с 5 листка другая, более новая, в обычном начертании. Что касается содержания дошедших до нас листков этого Кодекса, то они заключают себе довольно много научных материалов из разных областей, перемешанных с частными замечаниями. Если Кодекс этот назван Кодексом о полете птиц, то только по обилию рисунков, относившихся к этому вопросу. Здесь имеются ботанические рисунки, сделанные, как догадывается Уциелли, карандашом по отпечатку засушенных в тетрадке листьев, довольно много геометрических чертежей и одна прекрасно выраженная нравственная сентенция о лжи и правде: ложь, сказанная о великих вопросах божества, отнимает часть его благодати, а правда так превосходна, что возвеличивает мельчайшие предметы. Без сомнения, продолжает Леонардо да Винчи, отношение между правдою и ложью такое же, как между светом и темнотою, и хотя ложь образует как бы «пятый элемент» нашего духа, однако, только истина дает питание тонким умам, предоставляя лжи создавать одни лишь мимолетные настроения. Тут же, на полях, в двенадцати коротеньких строчках, приписаны следующие слова, обращенные к любителям неопределенных фантазий: «Но ты, живущий снами, предпочитаешь в великих и неопределенных вопросах софистические хитросплетения и фокусы достоверному, естественному знанию, хотя и не столь высокого полета». На последнем, 18 листке, мы имеем сведения о некоем Лоренцо, который поселился у Леонардо да Винчи 14 апреля 1505 года, 17 лет от роду, а также сокращенное «пророчество» о великой птице, которая наполнит мир своею славою, совершив свой первый полет. Таковы темы, перемежающиеся с рассуждениями о механике, о полете птиц и о возможном полете человека. Верный своим общим философским понятиям, Леонардо да Винчи на первых же листках объявляет, не стесняясь повторениями, что механика есть благороднейшая и полезнейшая из всех наук. Он изучает законы механики применительно к полету птиц и часто, в своих умозаключениях, далеко опережает современную ему эпоху, становясь на высоту величайшего экспериментатора и изобретателя. Начиная с четвертого листка, на пожелтевших страницах Кодекса, между геометрическими чертежами и строками твердого, ровного почерка, мелькают птицы и птички разных пород, с распростертыми или опущенными крыльями, летящие вверх и вниз парами и в одиночку. В тексте даются краткие и точные объяснения по анатомии двигательных органов птиц, по кинематике и динамике полета. Если принять во внимание, что учение о полете занимает множество листков и в других манускриптах Леонардо да Винчи, в «Атлантическом Кодексе», в Кодексах Французского Института, то эта маленькая тетрадка, наполненная преимущественно рассуждениями об этом вопросе, дает основание сказать, что теория полета представляла для него исключительный интерес и неугомонно вторгалась в его научные выкладки по самым разнообразным предметам. Чем бы он ни занимался, он постоянно возвращался к ней и отмечал свои наблюдения и соображения в ежедневных заметках. Эта теория как бы окрыляла его сухую научную работу, придавала поэтическую мечтательность и волшебную подвижность всему строю его умственной жизни. Не имея природных стремлений к идеальному, религиозному полету, он в своем воображении как бы механически поднимался к небу с птицами. Можно сказать, что теория полета и связанная с нею мечта о полете человека была его единственным непосредственно любимым культом, который возбуждал этого скупого на слова человека к неумолчному и утонченному красноречию. С птицею было связано его первое яркое детское воспоминание, о котором он сам рассказывает на одной из страниц «Атлантического Кодекса» в следующих словах: «Я так подробно пишу о коршуне, - говорит он, - как если бы это было моим предназначением, потому что в первом воспоминании моего детства мне представляется, что коршун слетел в мою колыбель, открыл мне рот своим хвостом и много раз ударял меня этим хвостом между губами». Вот несколько строк, точно из фантастического романа, созданного величайшим в мире натуралистическим воображением. Хищный коршун, слетевший с высоты Альбанских гор, случайно спустился на грудь к младенцу, лежавшему в колыбели, вероятно, под открытым небом, и, отдыхая перед новым полетом, трепетно тронул его перьями хвоста. Такое необычайное воспоминание, естественно, осталось у него на всю жизнь. И характерно для Леонардо да Винчи, что, будучи совсем крошкою, он, по-видимому, молчаливо смотрел на птицу, не отпугивая ее, под первым впечатлением, своим криком. Этот эпизод, записанный им самим в неоспоримых документах, представляется какою-то чудесною легендою, захватившею собою и величаво холодную природу Анкиано, и хищную натуру художника, всегда смотревшего на мир широко раскрытыми глазами. Короткое сообщение «Атлантического Кодекса» как бы устанавливает время возникновения его любознательного интереса к полету вообще. Неудивительно поэтому, что после многих лет вдохновенного умственного труда он додумался до первых приспособлений к возможному в будущем полету человека, как, например, парашют. Мечта о полете человека, при тонком изучении законов птичьего полета, была как бы естественным выводом из его механического миросозерцания и выражением его высшего подъема в вопросах прикладного знания. Вот почему нельзя не считать глубоким заблуждением снисходительную оценку этой научной фантазии со стороны некоторых исследователей жизни и деятельности Леонардо да Винчи: в ней, в этой фантазии, была сосредоточена вся утилитарность его измышлений в грандиозном масштабе и притом особенная утилитарность, приподнятая над обычными интересами земного существования. Эти загадочные слова, повторенные в двух вариантах в маленьком Кодексе Сабашникова, о великой птице, которая первым своим полетом с горы наполнит мир и человеческие писания своею славою, эти слова, составляющие последние строки настоящего Кодекса, ничто иное, как пифическое изречение великого человека XVI века, быть может, искавшего и жаждавшего этой новой, небывалой славы для самого себя, для своей безмерной научной изобретательности. Эта великая птица - человек, поднявшийся в воздух - осталась до сих пор не осуществленною мечтою, но если такая смелая фантазия когда-нибудь осуществится, то первым своим светлым лучом она озарит и согреет живою человеческою теплотою великое предание о Леонардо да Винчи. Это будет его заслуженною славою среди людей и придаст глубокий смысл и значение его вдохновенному бреду, которому он предавался повсюду, быть может, еще в детстве, среди Альбанских гор, а позднее - в Милане, во Флоренции, среди звучащих скал Романьи и даже в Риме, где он уже создавал искусственных летающих птиц.

Прекрасное издание Сабашникова, равно как и труды Уциелли, Равессона-Молльена и Пиумати, были достойным образом увенчаны интеллигентными представителями маленькой общины Винчи. 30 мая 1894 года они собрались под председательством синдика Роберто Мартелли и постановили наименовать перечисленных лиц почетными гражданами Винчи. Они жалуют почетное гражданство Уциелли, говорится в постановлении общины, за то, что он первый между итальянскими писателями высказался за необходимость полного издания произведений Леонардо да Винчи и двумя томами своего сочинения содействовал прославлению их «великого согражданина». Они жалуют также почетное гражданство консерватору луврского музея Равессону-Молльену за то, что он начал издание манускриптов Леонардо да Винчи и представил миру в их полном виде документы, без которых не может обойтись ни одно исследование жизни и деятельности их «великого согражданина». Они жалуют почетное гражданство Теодору Сабашникову, который, как истинный меценат, опубликовал в роскошном издании драгоценный Кодекс о полете птиц, причем один экземпляр он принес в дар общине, а самый оригинал Кодекса, это редкое сокровище, пожертвовал итальянской королевской библиотеке. В этих щедрых поступках русского мецената община Винчи видит верный залог новых будущих трудов Сабашникова по изданию других манускриптов Леонардо да Винчи, которые в течение четырехсот лет ждут удивления всего мира к вящей славе великого Леонардо да Винчи. Наконец, они жалуют почетное гражданство профессору Джованни Пиумати, который своими обширными знаниями содействовал Сабашникову в исполнении его превосходного издательского замысла и, конечно, будет оказывать ему содействие в его дальнейших предприятиях на этом пути. Все поименованные лица получили извещение о даровании им почетного гражданства в Винчи на артистическом пергаменте. Маленькое селение, едва заметное среди гор Тосканы, с чутким вниманием следит за необычайно быстрым разливом легендарной славы своего великого гражданина. Все издания манускриптов Леонардо да Винчи бережно сохраняются в ратуше под надзором Роберто Мартелли, и уже теперь эти книги, оттиски отдельных статей, присланные со всех концов света, разные документы, так или иначе относящиеся к данному вопросу, составляют ценную библиотеку, которая должна остаться во всей своей неприкосновенности на родине Леонардо да Винчи, несмотря на то, что параллельно с ней возникло и развернулось в последние годы другое великое учреждение в память Леонардо да Винчи: «Raccolta Vinciana», в Милане.