ГЛАВА ТРИHАДЦАТАЯ. ОБЩАЯ ИСТОРИЯ МАHУСКРИПТОВ.

Личность Леонардо да Винчи, сложная и глубокомысленная, отразившаяся в его художественных работах и многочисленных рукописных заметках, имеет свою запутанную, интересную историю и после его смерти. То, что осталось от него в бумагах, как выражение его научных идей, долго представляло такую же загадку, как и его живописные произведения. Написанные в большинстве случаев справа налево, на семитический манер «alia roverscia», наоборот, как говорит Маццента, эти рукописи должны были возбуждать всеобщее удивление. На отдельных листках пестрели рисунки и отрывочные замечания, относящиеся к самым различным областям знания, сверкали ослепительные мысли и научные отгадки, недоступные даже образованнейшим людям того времени. Самая манера писать по слуховому методу, соединяя между собою отдельные слова, которые естественно сливаются в быстром говоре живой итальянской толпы, придавали этим листкам особенную оригинальность: загадочные идеи и смелые научные обобщения выступали в неожиданной простонародной оболочке. Легко понять, что такое странное правописание могло создавать затруднения при обследовании манускриптов, но в этом капризе великого человека таилась еще недостаточно оцененная до сих пор плодотворная мысль. Леонардо да Винчи презирал условности литературной речи с ее грамматическим этикетом и стилистическою накрахмаленностью, которая отнимает у мысли ее стихийную первобытность и слитность, а у чувства его цельность и яркость. Его свободное обращение с письменным словом, полное отсутствие риторических красот, являлось, нужно думать, отражением его легкой, хотя всегда содержательной устной беседы и его способности приходить в общение с уличною толпою. Он был загадочен в целом, но, приближаясь к человеку даже самого низкого умственного развития, он умел немногими простыми словами, звучным и певучим оборотом речи, дать ему почувствовать свою мысль, как нечто наглядное и осязаемое. Его рассуждения создавали перед глазами живые предметы, подвижные и образующие между собою непрерывную бесконечную цепь. Но все это придавало его манускриптам еще более оригинальный, мудреный характер. Чтобы читать его записи, где каждая буква имела начертание, обратное своему обычному виду, надо было либо обернуть бумагу и держать ее против света, либо смотреть на нее в зеркало. Он как бы хотел, чтобы мысли его изучались с напряженным любопытством при особенно ярком свете или в холодном отражении, на большем расстоянии против обычного. Этот маг во всем оставался верен своей натуре.

Первоначальная история рукописей Леонардо да Винчи может быть восстановлена по двум важным документам, которые уже были предметом обсуждения разных ученых исследователей: это рассказ Мацценты и дарственный акт Арконати. Известно, что Леонардо да Винчи оставил по духовному завещанию все бумаги, книги и инструменты своему лучшему другу Франческо Мельци. Этот последний перевез их из Амбуаза в Ваприо, где провел, по-видимому, остальные годы своей жизни в тишине аристократического кабинета. Он работал мало, потому что был богат, рассказывает Маццента. Когда в 1566 г. Вазари, перед выходом второго издания своих «Жизнеописаний», посетил Ломбардию, он побывал у Франческо Мельци, который показал ему драгоценнейшее свое сокровище, «священные реликвии» своего духовного отца Леонардо да Винчи. Он был тогда уже стариком красивой и внушительной наружности. Воспоминания о Леонардо да Винчи, связанные с давно пережитыми, светлыми впечатлениями его юности, не переставали волновать его благородную мягкую душу. Но Леонардо да Винчи жил для него только в прошедшем, потому что, при скромности образования, он, как указывает Доцио, не мог разобраться в безбрежном океане оставленных ему манускриптов учителя. Это была для него мертвая сила, какой-то заколдованный клад, который только впоследствии открылся для настоящих ценителей. Бумаги, рисунки, бесчисленные математические и физические формулы, проекты военных орудий и архитектурных сооружений, из которых только ничтожная часть была использована Леонардо да Винчи за всю его жизнь, рассуждения об искусстве, тончайшие наблюдения над животными, аллегории и загадки покоились глубоким, мертвым сном.

Все это маленькое местечко, Ваприо, с его светлой и быстро текущей Аддой, узкими переулками и дорогою, ведущею через Треццо в горы, приобретает в исторической перспективе какую-то особенную значительность: отсюда, как бы подхваченные горным ветром, разнеслись эти тысячи разрозненных листков, испещренных мелкими каракулями, которые таили в себе зерна великих научных открытий. Но пока был жив Мельци, верный, хотя и непосвященный хранитель этих сокровищ, рукописи Леонардо да Винчи могли быть только предметом молвы. В 1570 г. Франческо Мельци умер, и все его имущество перешло к его наследникам. Манускрипты, которые любовно оберегал ученик и друг Леонардо да Винчи, были небрежно свалены на чердак, предоставлены забвению и разрушению. Но вот пронесся над ними свежий ветерок, который развеял пыльный прах, покрывавший этот клад, и привел в движение скрытые в нем силы. В доме потомков Мельци жил в качестве преподавателя гуманитарных наук некто Лелио Гаварди. Разобравшись в манускриптах, он извлек из них - без всяких препятствий со стороны владельцев - тринадцать томов, или Кодексов, с которыми пустился в 1587 г. во Флоренцию, надеясь выгодно продать их флорентийскому герцогу. Продажа, однако, не состоялась вследствие болезни и смерти герцога, и, потерпев неудачу, Гаварди уехал с рукописями в Пизу для продолжения своих научных занятий. Тут он познакомился с миланским юношей Амброджио Маццента, который изучал юридические науки. При первых рассказах Гаварди об имеющихся у него в руках документах Маццента обрушил на товарища свой пылкий протест. Взять у Мельци такое богатство, тринадцать томов оригинальных рукописей Леонардо да Винчи, не объяснив владельцу их настоящей ценности, и бесплодно для ученого мира держать их у себя под ключом, значило поступить опрометчиво и неделикатно по отношению к памяти великого человека. Эти тринадцать томов, как часть огромного целого, должны быть возвращены в Ваприо и соединены с оставшимися там драгоценными бумагами. Гаварди почувствовал справедливость этих упреков, и когда Маццента, покончив занятия в Пизе, собрался в Милан, он передал ему все рукописи с просьбою вернуть их собственнику, Горацио Мельци. Маццента бережно повез их в Милан и явился с ними в Ваприо, к великому изумлению несведущего обладателя клада. Тронутый Мельци тут же решил подарить все эти тринадцать томов неожиданному заступнику его прав. Это произошло в 1588 г. Обрадованный Маццента поспешил с рукописями в Милан, где ознакомил с ними своего брата, Гвидо, человека просвещенного и специально образованного в области гидравлики. Два года братья совместно владели этими важными документами, а когда в 1590 году Амброджио Маццента поступил в монастырь барнабитов, Гвидо остался их фактическим собственником. По-видимому, братья Маццента различались по характеру: Амброджио, судя по его обличительным упрекам Гаварди, по его жизненной судьбе и, наконец, по благочестиво эпическому тону его позднейшего летописного рассказа «Некоторые воспоминания о делах Леонардо да Винчи в Милане и о его книгах» был человек тихого нравственного склада. Он не любил никаких выставок и предпочитал неслышно и скромно владеть доставшимися ему сокровищами. Гвидо Маццента был, напротив, человек, не лишенный житейской пылкости и тщеславия. Об этом свидетельствует одна характерная фраза в рассказе Амброджио: когда рукописи остались на руках Гвидо, он устроил из них какую-то «слишком помпезную выставку», рассказывая при этом, как легко они были приобретены и как легко, вообще, выманить у несведущего Мельци другие, столь же интересные и ценные документы. Недалеко от Милана, в Ваприо, они лежат без всякого употребления. Выслушав эти рассказы, жадные любители редкостных предметов бросились ловить добычу. Сам Амброджио Маццента называет их «рыболовами». Можно себе представить, какому расхищению подверглись эти реликвии, сколько рисунков, заметок, анатомических и других научных иллюстраций было вывезено из тихого убежища в Ваприо. С этого именно момента неподражаемые рисунки Леонардо да Винчи, известные прежде только его ближайшим ученикам, стали достоянием толпы, сделались предметом поверхностного подражания, а иногда и художественных плагиатов. Ветер разнес их по всей Италии. Каждый отдельный листок и набросок приобрел теперь ценность многозначительного автографа.

Между «рыболовами», кинувшимися в Ваприо, рассказывает далее Маццента, был некто Помпео Аретино, сын Леони, бывший ученик Микеланджело. Этот Помпео Аретино, узнав о судьбе манускриптов Леонардо да Винчи и заполучив немало отдельных листков, стал горячо убеждать Мельци вернуть себе тринадцать Кодексов, подаренных Маццента. Он брался передать их испанскому королю Филиппу, большому любителю подобных редкостей, который, в благодарность за это, наверное, устроит Мельци высокое официальное положение в Милане и даже место в миланском сенате. Взволнованный этими обещаниями, Мельци бросился к Маццента и на коленях стал умолять его возвратить подаренные ему тринадцать Кодексов. Маццента, удивленный и расстроенный такой неожиданной переменой обстоятельств, решил, однако, удовлетворить, хотя отчасти, просьбу Мельци: он возвратил ему семь томов, оставив шесть у себя. Но и эти шесть томов скоро подверглись разъединению: три из них он раздарил кардиналу Федерико Борромео, художнику Амброджио Фиджини и герцогу Савойскому Карлу Эммануилу. Таким образом, он остался владельцем только трех манускриптов, которые, с его смертью, в 1612 г., перешли к вышеупомянутому Помпео Аретино, неизвестно каким способом. Подарок, сделанный кардиналу Борромео, был, можно сказать, первым камнем, на котором позднее создалась вся огромная коллекция рукописей Леонардо да Винчи в Амброзианской библиотеке, в Милане. Это трактат, почти цельный по своему содержанию, о тени и свете, который в настоящее время образует одну из частей манускриптов, находящихся в библиотеке парижского Института и изданных Равессоном-Молльеном. Трактат проникнут философским духом и представляет огромное значение для живописцев, говорит Амброджио Маццента. Рукопись, подаренная художнику Фиджини, перешла, по его смерти, к Эрколе Бианки, его наследнику, который продал ее одному англичанину. Трактат, находившийся в руках герцога Савойского, может считаться, по словам Уциелли, погибшим. Драгоценные Кодексы Леонардо да Винчи, не существующие более в том целом виде, в каком ими владел Гаварди, переходят из рук в руки, выходят даже за пределы Италии и, вообще, становятся предметом оживленного торга. Но их еще не изучают, не классифицируют, не собирают в надежных публичных книгохранилищах. Только у Помпео Аретино скопляются мало-помалу почти все обломки бывшей собственности Гаварди. Кроме отдельных, быть может, довольно многочисленных листков, полученных им при первых же переговорах с Горацио Мельци, он теперь имеет в своем полном обладании целых десять томов: три от Мацценты и семь томов от Мельци, предназначенных сначала, будто бы, для испанского короля, десять томов, образующих одну из важнейших частей всего наследства Леонардо да Винчи. Соединив эти десять книг с некоторыми другими отдельными листками, Помпео Аретино образовал из них огромный свод, под общим названием «Атлантический Кодекс». Отныне он, Помпео Аретино, является главным коллекционером рукописей Леонардо да Винчи, соперничающим только с Мельци. «Атлантический Кодекс», это собрание изумительно разнообразных знаний, впервые оправдавшее демоническую гордыню великого инженера и архитектора в его письме к миланскому градоправителю Людовико Моро, был составлен. Вот момент высокой важности в посмертной судьбе Леонардо да Винчи. То, что не вошло в этот безмерный океан записей и рисунков, все, оставшееся у Помпео Аретино не приобщенным к «Атлантическому Кодексу», продавалось в разные руки и частью попало в Англию. По смерти Аретино «Атлантический Кодекс» перешел к его наследнику, Клеодору Кальки, который продал его за 300 скуди знаменитому в то время меценату, графу Арконати. Это было в 1625 году.

У Арконати, которому удалось приобрести еще одиннадцать других манускриптов Леонардо да Винчи, по-видимому, из рук самого Мельци, вдруг оказался, таким образом, весь тот клад, который лежал некогда под пыльным прахом на чердаке в Ваприо, среди разных маловажных вещей. У него сосредоточилось почти все умственное богатство великого ученого и художника, потому что в «Атлантическом Кодексе» заключались почти все прикладные знания Леонардо да Винчи, в их колоссальном объеме и разносторонности, а в одиннадцати других томах была заключена, по словам Равессона-Молльена, которые я заимствую из его письма ко мне, вся душа Леонардо да Винчи, его философия как художника-хартиста, его понимание людей, его тонкое чутье природы, наконец, многочисленные отметки в словах и рисунках, передающие отдельные моменты его жизненной судьбы и его странствий. Арконати чувствовал безмерную значительность приобретенных им сокровищ. Он решительно отказывался продать «Атлантический Кодекс» даже английскому королю, который предлагал ему за него, через лорда Арундела, сумму в 60.000 франков на современные деньги. Он дорожил этими документами и не продал из них ни одного листка. В 1637 г. он сам принес их в дар Амброзианской библиотеке, где скопилось теперь, вместе с томом Федерико Борромео, тринадцать Кодексов, целая умственная стихия, которая заключала в себе множество научных открытий, но почти до наших дней оставалась недоступной даже ученому миру.

Это было великим подарком богатого и щедрого мецената, удостоверенным официальною дарственною записью. Среди редкостных библиографических материалов «Raccolta Vinciana», а также во втором томе исследований Уциелли мы находим, в оригинале и печатном его воспроизведении, этот замечательный документ, написанный частью по-латински, частью по-итальянски и дающий первое подробное описание манускриптов Леонардо да Винчи, находившихся до 1796 г. в Амброзианской библиотеке. Краткими словами описан «Атлантический Кодекс» и затем все остальные двенадцать томов по порядку. Нужно заметить, что один из томов, означенных в дарственной записи под № 2, заключал в себе только рисунки Леонардо да Винчи к тексту, представляющему известное сочинение Лука Пачиоли «Divina proportione», а том № 4 перешел впоследствии в миланскую библиотеку Тривульцио, где находится и теперь. Но оба эти номера были пополнены другими манускриптами Леонардо да Винчи, из которых один был подарен библиотеке неизвестным лицом (том этот в издании Равессона-Молльена помечен буквою Д), а другой - графом Арконати, в 1674 году, и назван библиотекарем Ольтрокки «Codex Archintianus» (в издании Равессона-Молльена под буквою К). Вот когда великий клад Леонардо да Винчи начал раскрываться во всем своем значении для истинно любознательных и образованных людей. Манускрипты стали изучаться. Исполняя просьбу одного современного литератора, который собирался написать биографию Леонардо да Винчи, Ольтрокки с величайшим трудолюбием и терпением делал выписки из «Атлантического Кодекса» и других трактатов, и перед ним впервые должно было обрисоваться истинное значение этой «неисчерпаемой мины замыслов и идей», как выражается Доцио.

Жизнь Леонардо да Винчи, отдельные важные подробности ее, его разнообразные практические занятия в Милане, наброски неосуществленных планов и предприятий, все это вдруг ожило и заговорило простонародным певучим языком манускриптов. Задуманная биография не была напечатана, но тонко кропотливыми заметками Ольтрокки широко и превосходно воспользовался Аморетти, преемник Ольтрокки по Амброзианской библиотеке и автор знаменитого, до сих пор единственного в своем роде, по выдержанности критического тона, сочинения о Леонардо да Винчи. Здесь шаг за шагом прослежена, с самых ранних лет, вся жизнь Леонардо да Винчи, его первые успехи, его шумная деятельность при разных сменявших друг друга правительствах Ломбардии, его путешествие по Романье, его инженерные и архитектурные работы, одним словом, здесь показаны в сжатом, но истинно системном изложении все переходы его внутренней и внешней истории. После Аморетти уже нетрудно было обозреть весь этот океан рукописей, потому что Аморетти первый и раз навсегда установил твердые отправные точки для их изучения.

Но когда Аморетти писал свою биографию, он пользовался только заметками и выписками Ольтрокки, сделанными по «Атлантическому Кодексу» и другим оригинальным манускриптам великого художника. Самые рукописи Леонардо да Винчи находились уже в Париже. Над его произведениями повеяла новая судьба, которая как бы воспроизводит его личную судьбу: все манускрипты, находившиеся в Амброзианской библиотеке, были отправлены во Францию. Это была, поистине, богатая добыча французского правительства Директории, которое послало в Италию своих солдат для освобождения Ломбардии от иноземного владычества. 15 мая 1796 года французские войска, при кликах народного ликования, вошли в Милан. Жители Милана, почти офранцуженные под влиянием постоянных вторжений Франции в пределы Ломбардии, шумно приветствовали своих освободителей. Но, освобождая дружественную нацию от гнета ненавистных ей иноземцев, Директория не упускала из вида и своих целей. Ломбардия могла достойно вознаградить усилия французских войск, могла помочь Директории в ее стремлении превратить Париж, как выражается Равессон-Молльен, в «центр светочей, в место свидания для ученых и артистов» разных стран. Необходимо было, по соображениям Директории, извлечь из Ломбардии драгоценнейшие монументы итальянского искусства, картины величайших мастеров, чтобы украсить ими музеи Парижа. В письмах к своему комиссару Саличетти французское правительство поощряло его обращать особенное внимание на предметы итальянского искусства и науки, входить в дружеское общение с миланскими учеными и художниками, склоняя их, поскольку это возможно, принять французское подданство. 24-го мая 1796 года сам Бонапарт писал знаменитому итальянскому астроному Ориани, между прочим, следующее: «Науки, которые прославляют человеческий ум, искусства, которые украшают жизнь и передают потомству великие деяния, должны быть в особенном почете в свободных государствах. Все люди, одаренные талантом, все люди, достигшие выдающегося положения в литературной республике, суть французы, какой бы стране они ни принадлежали по рождению... Я приглашаю ученых собраться и высказать мне свои воззрения на имеющиеся у них надобности и на те средства, которыми можно дать новую жизнь и новое существование наукам и искусствам. Все те, которые пожелают отправиться во Францию, будут приняты правительством с особым почетом. Французский народ придает большую цену приобретению одного ученого математика, одного славного живописца, одного выдающегося человека, какова бы ни была его профессия, чем приобретению богатейшего и роскошнейшего города. Будьте же вы, гражданин, выразителем этих чувств перед видными учеными Милана». Такими пышными словами Бонапарт вкрадывался в доверие высшей миланской интеллигенции, быть может, уже потерявшей вкус к созданиям своих исторических гениев. Вскоре была образована целая комиссия для выбора и отсылки в Париж достойнейших итальянских произведений. Манускрипты Леонардо да Винчи, уже шевелившие умы ученых архивариусов Амброзианской библиотеки, были сразу отмечены вниманием комиссии, как славнейшая добыча для этого утонченного хищничества. Если некогда Франциску I не удалось перевезти в Париж «Тайную вечерю», для чего нужно было бы вырезать всю стену трапезной в монастыре, то теперь Бонапарту нетрудно было переслать во Францию эти несметные сокровища ума и вдохновения, рукописи Леонардо да Винчи, упаковав их в глухие ящики, предназначенные для двух книгохранилищ Парижа. Это было, поистине, неслыханное завоевание, купленное ценою иноземной крови. Бонапарт, не сумевший охранить «Тайную вечерю» от вандализма своих солдат, несмотря на приказ, который он написал почти на ходу, но не без военного эффекта, на приподнятом колене, этот Бонапарт без всяких колебаний похищал у Милана его величайший клад, в котором таились элементы будущих знаний и открытий на целые века. Небольшое здание Амброзианской библиотеки вдруг словно опустело, утратив этот запечатанный секрет итальянского гения. Дар графа Арконати, который благородно отверг щедрые предложения английского короля, был беспрепятственно увезен во Францию как часть военной контрибуции. Весь Милан на время как бы потускнел.

В Париже рукописей Леонардо да Винчи, вместе с другими произведениями искусства и науки, ожидали с величайшим нетерпением. Ящики задержались где-то по дороге на несколько месяцев, и французское правительство, волнуемое жаждой обладания, отправляло письма и запросы в Милан, торопя присылкою и требуя объяснений. Наконец, 25 ноября 1796 года желанные ящики прибыли в Париж, о чем было немедленно оповещено, и рукописи Леонардо да Винчи были размещены в двух библиотеках: Национальной библиотеке и библиотеке Института. Нужно сказать, что Франция сумела сразу воспользоваться этим громадным научным капиталом. Ее ученые заинтересовались содержанием манускриптов, и уже в 1797 году в Париже появилось великолепное сочинение члена Института, Вентури, под названием «Essai sur ouvrages phisico-mathematiques de Leonard de Vinci», положившее основание серьезной разработке вопроса о научной деятельности Леонардо да Винчи.

Однако, не всем манускриптам Леонардо да Винчи суждено было оставаться в Париже. В 1815 г., после вступления в Париж союзных войск, австрийский комиссар, представлявший интересы Италии, потребовал от Национальной библиотеки возврата, вместе с другими учеными и литературными трудами, и рукописей Леонардо да Винчи. В своей записке он представил точное перечисление требуемых документов, из которого, между прочим, видно, что комиссар считал Национальную библиотеку обладательницей не только «Атлантического Кодекса», но и других двенадцати манускриптов. Благодаря этой ошибке, двенадцать манускриптов Леонардо да Винчи остались во Франции, в Институте, и, как утверждает Равессон-Молльен, все - в подлинниках, а «Атлантический Кодекс» - эти 399 листов большого формата, содержащих в себе, кроме обширного текста, 1750 рисунков, был возвращен Италии и водворен на свое прежнее место в Амброзианской библиотеке. Кодекс издан на счет итальянского правительства отдельными роскошными выпусками, но оригинал его недоступен публике, которой показывают только один лист его, лежащий под стеклом. Оставшиеся во французском Институте манускрипты тоже изданы целиком и потому доступны всему миру. Как мы уже сказали, девять из этих манускриптов составляли некогда, вместе с двумя другими, коллекцию графа Арконати, а 3 манускрипта являются подарком, принесенным Амброзианской библиотеке кардиналом Федерико Борромео, одним неведомым лицом и графом Арконати. Все эти манускрипты отпечатаны в шести огромных томах, под редакцией и с французским переводом поистине вдохновенного почитателя Леонардо да Винчи, Равессона-Молльена. Этот ученый в течение десяти лет дешифрировал, точнейшим образом перевел, снабдил обширными библиографическими примечаниями, обнимающими всю литературу предмета, и издал с бесподобными факсимиле каждого отдельного листка все рукописи французского Института. Нельзя представить себе более изысканного отношения к этому великому памятнику. Перед колоссальною работою Равессона-Молльена, которую имел намерение исполнить еще его отец, работою, выдержанною в строгом и изящном стиле, можно сказать, бледнеют компилятивные, хотя и весьма основательные труды флорентийского биографа Леонардо да Винчи, Густаво Уциелли. Оригинальные листки манускриптов воспроизведены в издании Равессона с тою благоговейною заботливостью, с какою оберегается неприкосновенная святыня: сохранен размер листков, цвет бумаги, с прозрачной дымной копотью времени, каждое случайное пятнышко, каждый росчерк руки, колорит полинявших чернил, и все эти бесчисленные факсимиле, как законченное художественное произведение, наклеены на великолепную дорогую бумагу длинных томов издания, на которой они выступают, как на белом поле. Многочисленные рисунки и чертежи сфотографированы так тонко и точно, что кажется, будто эти безукоризненные линии только что проведены магическою рукою художника. В переводе удержаны, с поправкою в квадратных скобках, даже незначительные ошибки и описки Леонардо да Винчи. Все сохранено в том самом виде, как было в оригинале. Переворачивая лист за листом эти монументальные тома и даже еще не вчитываясь в печатный текст, сопровождающий факсимиле и сохраняющий все особенности слитного правописания Леонардо да Винчи по слуховому методу, невольно вовлекаешься в какую-то мечтательную игру линий, фигур, сложных и безукоризненно правильных рисунков всевозможных родов и типов. Здесь, в самом деле, раскрывается душа Леонардо да Винчи, как выражается Равессон в упомянутом выше письме его, душа в ее отвлеченных парениях и прозрачных кристаллах научного творчества. Перед нами бесшумно скользят широкие полосы умственного света, раскрывая тайны природы и выражая их в холодных, незыблемо правильных формулах математики и механики. Чтобы постигнуть художественные произведения Леонардо да Винчи, с их сложным содержанием и тонко научными расчетами, которые создают волнующие эффекты, надо пройти трудную школу его отвлеченно философского мышления, как оно отразилось именно в этих манускриптах французского Института.