99

И если ты скажешь, что раковины были носимы вол­нами, будучи, пусты и мертвы, то я скажу, что там, куда попали, мертвые, они не отделены от живых.Весной 1865 года влиятельнейший в России художе­ственный критик и писатель следующими словами при­ветствовал прибытие в Санкт-Петербург известной «Мадонны Литта»:«Посреди новостей всякого рода, которые скорее усложняют заботы жизни, чем служат ее облегчению, ра­достная весть более чем когда-нибудь должна быть встре­чена как светлый весенний день и ясное, безоблачное небо в ряду тусклых туманных дней нашей северной неприветливой природы. Сравнение, сделанное нами, не совсем верно в том отношении, что светлый день скоро минует и сменится туманом и мглою, тогда как новость, которую мы сообщаем читателю, всегда останется прият­ной новостью и всегда будет служить ему источником чистых радостей. Речь идет о приобретении двух новых картин для Эрмитажа, из которых одна принадлежит Леонардо да Винчи».Купленная в Милане у семьи графов Литта, откуда происходит название, «Мадонна», переменив место жи­тельства, вряд ли нашла утешение в доброте родственников, поселявшихся в Эрмитаже прежде нее. Скорее она раздражалась их завистью, поскольку в картинной гале­рее ей предоставили наиболее почетное место, которого каждый из них, по его мнению, заслуживал преимуще­ственно перед другим таким родственником: семейство было немногочисленно, однако спесиво.Если согласиться считать, следом за Мастером, про­изведения живописца как бы его детьми, то между собою они соотносятся наподобие братьев и сестер, кем бы они ни считались в их прежней жизни. Так, в изображения полуголой женщины с плотоядной улыбкой и вьющейся кольцами прическою, поместившейся в кресле перед ска­листым пейзажем, одни видели Лукрецию, графиню Бергамо, бывшую возлюбленной герцога Моро от времени его свадьбы и до ужасного падения, когда он был уве­зен в железной клетке во Францию; вторые — наложни­цу короля Франциска; третьи — этюд к знаменитой «Джоконде», не менее. Другое сокровище, претендовав­шее на прямое происхождение от Леонардо, каким об­ладал Эрмитаж прежде прибытия миланской мадонны, — «Св. Семейство с Иосифом и св. Екатериной», вещь не­обычайно красивая, написанная в тончайшем сфумато. При этом св. Екатерина, как утверждает традиция, имеет моделью принцессу Филиберту Савойскую, что правдо­подобно, поскольку Джулиано Великолепный, в полити­ческих целях сочетавшийся браком с савойской принцес­сой, мог этого пожелать от своего живописца. Если же св. Екатерина имеет как бы одно лицо с девой Марией, такой недостаток еще укреплял знатоков в их суждении об авторстве Леонардо да Винчи, и можно себе предста­вить их неудовольствие, когда окончательно возобладало мнение, что автором «Св. Семейства» надо считать одного из леонардесков, а именно миланца Чезаре да Сесто, на­ходившегося вместе с Мастером в Риме и посланного в Савойю вместо него, остававшегося в Бельведере с «Джокондой». Что касается недостаточно скромного изображения дамы с плотоядной улыбкою, его репутация как собственноручного Леонардо да Винчи также скоро разрушилась, чему, как и в других случаях, первой при­чиной служило критическое умонастроение, обыкновенно распространяющееся между учеными, прежде чем науке войти в свою зрелость: то же происходит с молодыми людьми накануне совершеннолетия, когда они внезапно преисполняются здравого смысла и в этом обгоняют родителей.Из-за успехов искусствоведения в конце прошлого ве­ка картинные галереи Европы и всего мира заметно опу­стели шедеврами, поскольку удавалось оспорить их подлинность. И тут происходит обратное тому, что полу­чается с рукописями Леонардо да Винчи, когда погрузившаяся в море Атлантида путем тщательных, поисков и остроумных догадок постепенно обнаруживает свои очертания, проясняющиеся как бы из небытия, здесь же обширная прежде страна неуклонно лишается некоторых провинций, сужаясь в пределы бесспорных вещей, весь­ма малочисленных. Как следствие отважной критической деятельности и, несмотря на насмешки и сопротивление публики и косных хранителей, музей Эрмитаж утратил как леонардовские не только очаровательное «Св. Семей­ство», приписываемое Чезаре да Сесто, и эту странную «Джоконду», считающуюся произведением неизвестного автора, но также «Мадонна Литта», кумир и драгоценная привязанность любителей искусства живописи, подверг­лась оскорблениям и нападкам с тою же целью отторже­ния от Леонардо. И тут, если один критик указывает на неуверенную, по его мнению, моделировку тела младенца и его голову, слишком мясистую и жирную, другой, пол­ностью лишенный чувства приличия, находит кожу мадонны принадлежащей не женщине, но крокодилу, и что, как он выражается, жизнь там не бьется. В то время третьи считают, что подобного младенца никто не мог написать, помимо Леонардо, и указывают на смелый по­ворот головы и все его маленькое тельце, расположив­шееся в контрапосте возле материнской груди, и взгляд прямо на зрителя, тогда как четвертые находят голову Спасителя непомерно большой, заявляя, что знаток анатомии, как Леонардо, столь очевидную оплошность не мог допустить. Мастер же, со своей стороны, разницу в пропорциях у ребенка и взрослого называет значитель­ной, поскольку, как он говорит, природа сооружает про­сторный дом для интеллекта раньше, чем для жизненных духов.Так или иначе, перечисленных доводов достало, чтобы репутация «Мадонны Литта» сделалась сомнительной, а это, имея в виду окружавшие ее восторг и любовь, было для многих непереносимо. Дело отчасти поправилось из-за события, которое, если бы его заранее предсказать, называли бы невероятным и фантастическим. Дело в том, что «Мадонна Бенуа» поступила в эрмитажную галерею не из графских дворцов и не из какого-нибудь знамени­того города, но куплена случайным образом в Астрахани тамошними рыбопромышленниками купцами Сапожниковыми у странствующих итальянских актеров — несчаст­ным скитальцам, не подозревавшим, кто ее автор, Мадонна служила походной иконою. Так, инкогнито, мадонна перешла в семью Бенуа и только около ста лет после ее приобретения была окончательно признана произведением Леонардо да Винчи, так что, находясь теперь в Эрмита­же, пользуется всеми преимуществами знатности и бла­городного происхождения. Мало того, иные ученые ста­вят ее как пример для унижения других, которых не­подлинность они тщатся доказывать. «Достаточно срав­нить метод выполнения в мадонне Бенуа и в мадонне Литта, чтобы убедиться, как все тонкости светотени, вся прозрачность легких красок превращаются в этой послед­ней в аморфную грубую пасту», — утверждает один из подобных хулителей, предпочитающих не упоминать, ска­жем, о том обстоятельстве, что один из сохранившихся и, без всякого сомнения, подлинных рисунков Леонардо с уверенностью можно считать подготовительным к ми­ланской мадонне, и как бы не замечающих поистине из ряда вон выходящего очарования этой изумительной ве­щи, для которой, если ее отторгнуть от Леонардо да Вин­чи, в силу ее качеств не находится полностью подходя­щего мастера, кому ее приписать.Все же в этой связи чаще других и с наибольшим ос­нованием произносится имя миланца Джованни Больтраффио. Этот, хотя, находясь в Корте Веккио, чисто­сердечно признавался, что не все хорошо понимает в ре­чах Леонардо и иной раз не догадывается, как их приме­нять в практике живописи, если ему поручалось довести какое-нибудь произведение до его готовности целиком или частями, он, простодушно стараясь передать обычные свойства вещей — глянцевитый блеск ткани, бархатистую матовость живой телесной материи или другое, — случа­лось, что добивался изумительного впечатления плотно­сти и рельефа, превосходя в этом Мастера, занятого сво­ими химерами. Когда же по его поручению Больтраффио изобразил в виде св. Варвары супругу безвременно по­гибшего герцога Джангалеаццо герцогиню Изабеллу, та, увидев готовую работу, поначалу от нее отшатнулась: если подбородок или же нос, или рука, или другая вещь между представленными на картине внезапно искушают до них дотронуться, некоторые пугаются этого и робеют. Однако затем герцогиня успокоилась и даже развеселилась, поскольку близкая к природной плотность изобра­жения еще и поддерживает расстроенную и смущенную душу, укрепляя в самодовольстве. Причина же здесь именно в том, что изображенные с большим правдоподобием и как бы естественной плотностью вещи или части тела не имеют нечего другого обозначать, кроме того, что они есть в действительности: если это горшок — пусть будет горшок, если нос герцогини — пусть будет нос, каким он бывает у женщин ее возраста, много пла­кавших и огорчавшихся, то есть бедный пусть более не стыдится бедности, неудачник, как герцогиня Милан­ская, своих несчастий и прочего. Отсюда и самодоволь­ство, Что же касается качества произведения, то, может, это и лучше, чем, если отобрать у человека его облик и пропитать и переделать эманацией духа, так что он ока­зывается похожим не на самого себя, но на таинственную химеру. С другой стороны, ради успокоения и самодовольства заказчика и отчасти тупого правдоподобия прихо­дится жертвовать изумительным способом живописи лег­чайшими прикосновениями как бы крыльев кружащихся птиц, с наибольшей ясностью видного в «Мадонне Бенуа» и «Волхвах», хотя бы доведенных едва ли до половины готовности, и никто не может сказать, каковы бы они были в законченном виде. Вместе с тем «Волхвы» и эта эрмитажная мадонна не являются каким-то исключением из общего правила — недаром, рассуждая о «Тайной ве­чере» и имея в виду впечатление легкости фигур, Фацио Кардано, миланец, однажды сказал Мастеру, что его апостолы умеют летать. Поскольку же «Мадонна Литта» подобной возможностью не обладает, глазу, искушенному таким впечатлением легкости, поверхность картины покажется чрезмерно нагруженной краскою.Люди различны: один любит одно, другие — другое. За одиннадцать дет, отпущенных Марко д´0джоне после смерти Мастера, он скопил состояние, достаточное для наиболее алчного человека. Его репутации и обогащению больше другого способствовали написанные для милан­ской церкви св. Марты архангелы, которые борются с демоном и загоняют его в преисподню. Если толковать картину метафорически, для чего она хорошо приспособ­лена, можно прийти к заключению, что Легкость в виде архангелов Михаила, Рафаила и Гавриила успешно пре­одолевает сопротивление Тяжести, желая возвратить ее туда, откуда она происходит. Кажется, никогда качество легкости не оказывалось настолько крылатым и мощным — одежды архангелов свиваются ветром, оружие движется в воздухе, только свист раздается. Выходят, завистливый и злобный, постоянно показывавший свое неудовольствие Марко прилежнее следовал букве учения Мастера в том, что относится к сфумато, или рассеянию, контрапосту и прочим вещам, и его духу.В то время Джованни Больтраффио, поклонявшийся Леонардо как живому богу, скорей выступает разрушите­лем, и его надо считать в числе первых, старавшихся вы­свободить поверхность вещей из кокона иносказаний.С другой стороны, если живопись Мастера полна ве­личайшего напряжения смысла, первоначальный толчок к разрушению им самим же построенного кокона также принадлежит ему самому — его отважному прямому взгляду на вещи и ничем не стесняющемуся любопытству исследователя. Поэтому он и рассылает учеников в про­тивоположные стороны и поручает им разное, предостав­ляя возможность желающим следить за их приключениями. Но, хотя зачин уже сделан и приключения обеща­ют быть занимательными, тут самое время поставить точку и напасать слово «конец». Правильно, когда гово­рят, что нет занятия приятнее и интересней, чем наблю­дать за развитием и причудливым ходом идей в их разнообразным осуществлением в творчестве, но общество великого человека, как я наследников, занятых по пору­чениям, в конце концов, утомляет и необходим перерыв. А чтобы его объявление не показалось внезапным и под­ходы к нему недостаточно плавными, автор еще раз про­цитирует Леонардо да Винчи, который самые длительные упорные усилия другой раз прерывает как бы на полусло­ве, и взамен ожидаемого окончания слышится, будто до­носящееся со стороны или из вечности:Тот, кому покажется, что это слишком много, пусть убавит; кому покажется мало, пусть прибавит.Первоначально имелась в виду его анатомия, но вы­сказывание можно толковать и в том смысле, что каждая жизнь есть часть общей жизни, а если кто чего не успел, другие за него постараются.