Новости
Произведения
Галерея
Биографии
Curriculum vitae
Механизмы
Библиография
Публикации
Музыка
WEB-портал
Интерактив


О ЖИВОПИСИ И ПЕРСПЕКТИВЕ


Главная  →  Произведения  →  Искусство  →  О живописи и перспективе


520. Ash. I, 22 v.

521. Т. Р. 438.

522. Т. Р. 6.

523. Т. Р. 136.

524. Т. Р. 125.

525. Т. Р. 412.

526. Т. Р. 413.

527. Ash. I, 1 r.

528. Т. Р. 236.

529. Т. Р. 410.

530. Т. Р. 118.

531. Ash. I, 24 v.

532. A. 4.

533. А. 3 r.

534. С. А. 138 r (В).

535. C. A. 138 v (B).

536. Ash. I, 23 r.

537. С. А. 190 v (В).

538. С. А. 176 v (B).

539. А. 8. v.

540. A. 8. v.

541. Ash. I, 19 r.

542. С. А. 191 r (а).

543. Ash. 1, 25 v.

544. Ash. I, 22 v.

545. T. P. 694. f, b.

546. Ash. I, 20 v.

547. Ash. I, 20 v.

548. Т. Р. 117.

549. Ash. I, 31 v.

550. Ash. I, 17 v.

551. С. А. 250. r (а)

552. T. Р. 547.

553. Т. Р. 548.

554. Т. Р. 549.

555. Т. Р. 557.

556. Т. Р. 558.

557. Т. Р. 569.

558. Т. Р. 570.

559. Т. Р. 571.

560. Т. Р. 572.

561. Т. Р. 573.

562. Т. Р. 574.

563. Т. Р. 673.

564. Т. Р. 670.

565. Т. Р. 679.

566. Ash. I, 14 v.

567. Ash. I, 14 v.

568. Т. Р. 779.

569. Т. Р. 771.

570. T. P. 694 f, (g).

571. T. P. 694. f, 2-5.

573. Т. Р. 759.

574. Т. Р. 760.

575. Т. Р. 761.

576. Т. Р. 758.

577. Ash. I, 31 v.

578. Т. Р. 711.

579. G, 37 r.

580. С. А. 181. r (а).

581. Ash. I, 33 r.

582. Т. Р. 706.

583. Т. Р. 254.

584. Т. Р. 213.

585. F. 75 r.

587. С. А. 184 v. (с).

588. Т. Р. 253.

589. Т. Р. 258.

590. Т. Р. 258 с.

591. Т. Р. 190.

592. L. 75 v.

593. T. P. 694 f. l.

594. Т. Р. 224.

595. Т. Р. 654.

596. T. P. 692.

597. Т. Р. 628.

598. Т. Р. 629.

599. Т. Р. 630.

600. Т. Р. 644.

601. Т. Р. 645.

602. Т. Р. 767.

603. Т. Р. 248.

604. Т. Р. 239.

605. Т. Р. 702.

606. Т. Р. 703.

607. Т. Р. 708.

608. Т. Р. 238.

609. Т. Р. 785.

610. Т. Р. 86.

611. Т. Р. 700.

612. Т. Р. 661.

613. Т. Р. 710.

614. Т. Р. 205.

615. Т. Р. 191.

616. Т. Р. 211.

617. С. А. 214 r.

618. С. А. 244 v.

619. С. А. 262 r.

620. C. A. 313 v.

621. S. K. M. III, 53 r.

622. B. 3 v.

623. С. А. 313 v.

624. F. 96 v.

625. А. 1. r.

626. С. А. 109 v.

627. C. A. 4 v.

628. С. А. 97 v.

 

520. Ash. I, 22 v.

Живопись распространяется на все десять обязанностей глаза, а именно: на мрак, свет, тело, цвет, фигуру, место, удаленность, близость, движение и покой. Из этих обязанностей должно быть соткано это мое маленькое произведение, напоминая живописцу, по какому правилу и способу должен он подражать в своем искусстве всем этим вещам, произведению природы и украшению мира.

Примечание
Запись проектирует «Трактат о живописи». Этот план никогда не был осуществлен и подвергался разным переделкам (см. например, 521).

 

521. Т. Р. 438.

Свет, мрак, цвет; тело, фигура, место; удаленность; близость; движение и покой. Из этих десяти областей действия глаза живопись обладает семью; из них первая — свет, за ним следуют мрак, цвет, фигура, место, удаленность и близость; я исключаю отсюда тело, движение и покой; таким образом, остаются свет и мрак, что можно назвать тенью и освещением, или же светлым и темным, и цвет. Тело я сюда не отношу потому, что живопись сама по себе является вещью поверхностной, а у поверхности нет тела, как это определяется в геометрии. Лучше сказать: то, что видимо, перечисляется в науке живописи. Итак, десять категорий глаза, названные выше, на разумном основании составят десять книг, на которые я делю мою живопись. Но свет и мрак составляют только одну книгу, которая трактует об освещении и тени; из них будет сделана одна книга, так кaк тень окружается или же соприкасается со светом, и то же случается у света с тенью, и всегда в пограничных местах перемешиваются свет и тень.

Примечание
...можно назвать… светлым и темным… — Светлое и темное (chiaro e scuro) как технический термин часто применяется на русском языке без перевода — «кьяроскуро». ...из них будет сделана одна книга... — так называемый манускрипт (Парижского института). Кроме того, компиляторы «Трактата о живописи» выделили в особую (пятую) часть все вопросы о свете и тени.

 

522. Т. Р. 6.

Наука живописи распространяется на все цвета поверхностей и на фигуры тел, облекаемых ими, на их близость и отдаленность с соответствующими степенями уменьшения в зависимости от степеней расстояния. Эта наука — мать перспективы, т. е. [учения] о зрительных линиях. Эта перспектива делится на три части. Первая из них содержит только очертания тел; вторая — об уменьшении [ослаблении] цветов на различных расстояниях; третья — об утере отчетливости тел на разных расстояниях. Но первую, которая распространяется только на очертания и границы тел, называют рисунком, т. е. изображением фигуры какого-либо тела. Из нее исходит другая наука, которая распространяется на тень и свет, или, лучше сказать, на светлое и темное; эта наука требует многих рассуждении. Наука же о зрительных линиях породила науку астрономии, которая является простой перспективой, так как все это только зрительные линии и сечения пирамид.

Примечание
О зрительных линиях и пирамидах см. примеч. к 463. — В вопросах перспективы Леонардо имел за собою длительную и устойчивую традицию. Во время его ученичества у Вероккио (между 1466 и 1476 гг.) все живописцы усиленно занимались перспективой, и она для Леонардо, как и для его предшественников, сливается неразрывно с оптикой вообще и с прикладной геометрией. Впервые стал на путь самостоятельных опытов в этой области Брунелески, под непосредственным влиянием которого возникли математические тенденции в «De pictura» Альберти. У последнего 19-летним юношей получил первые уроки Пьеро делла Франческа. Он воспринял от учителя математические принципы, систематически развил их, расчленил и ограничил. Как живописец в первую очередь он применил к перспективе геометрический метод и провозгласил перспективу самостоятельной наукой. В своем труде «О живописной перспективе» («De prospectiva pingendi»), возникшем между 1484-1487 гг., он пишет: «Некоторые сомневаются, что перспектива — это настоящая наука, и судят по неосведомленности ложно», а в другом месте он говорит, что перспектива — «необходимая для живописи наука». Непосредственный ученик Пьеро, Лука Пачоли, редкий в то время пример специалиста-математика, вращался, тем не менее, все время в кругу художников и живописцев. Он так же воспринимает основное положение учителя и говорит, что перспектива была бы ничем, если бы в ней не применялись математические расчеты. Всем этим солидным фундаментом широко пользуется Леонардо. Старые традиции флорентийских живописцев и Альберти указывают ему пути дополнения математических конструкций Пьеро делла Франчески и Пачоли, и так возникает у него стройное деление перспективы на линейную, цветовую и воздушную, разработанную им теоретически и особенно действенную благодаря им же самим продемонстрированной приложимости к практике. Начиная с Леонардо, сознательно и твердо появляется в итальянской живописи та «дымчатость» (sfumato), которая до него только лишь намечалась в «пленерных» опытах Пьеро делла Франчески.

 

523. Т. Р. 136.

Самым главным в живописи является то, что тела, ею изображенные, кажутся рельефными, а фоны, их окружающие, со своими удалениями кажутся уходящими в глубь стены, на которой вызвана к жизни такая картина посредством трех перспектив, т. е. уменьшением фигур; тел, уменьшением их величин и уменьшением их цветов. Из этих трех перспектив первая происходит от глаза, а две другие произведены воздухом, находящимся между глазом и предметами, видимыми этим глазом. Второе в живописи — это подходящие позы, изменяющиеся от телосложения, дабы люди не казались братьями.

 

524. Т. Р. 125.

Живопись только потому доступна зрителям, что она заставляет казаться рельефным и отделяющимся от стены то, что на самом деле ничто, а краски доставляют лишь почет мастерам, их делающим, так как в них нет ничего удивительного, кроме красоты; эта же красота является заслугой не живописца, а того, кто породил цвета. И какая-нибудь вещь может быть одета безобразными красками и удивлять собою своих зрителей, так как она кажется рельефной.

 

525. Т. Р. 412.

Первое намерение живописца — сделать так, чтобы плоская поверхность показывала тело рельефным и отделяющимся от этой плоскости, и тот, кто в этом искусстве наиболее превосходит других, заслуживает наибольшей похвалы; такое достижение — или венец этой науки — происходит от теней и света, или, другими словами, от светлого и темного. Итак, тот, кто избегает теней, избегает славы искусства у благородных умов и приобретает ее у невежественной черни, которая не хочет от живописи ничего другого, кроме красоты красок, забывая вовсе красоту и чудесность показывать рельефным плоский предмет.

 

526. Т. Р. 413.

Много большего исследования и размышления требуют в живописи тени, чем ее очертания; доказательством этому служит то, что очертания можно прорисовать через вуали или плоские стекла, помещенные между глазом и тем предметом, который нужно прорисовать: но тени не охватываются этим правилом вследствие неощутимости их границ, которые в большинстве случаев смутны, как это показано в книге о тени и свете.

 

527. Ash. I, 1 r.

Я говорю, что втиснутое в границы труднее, чем свободное. Тени образуют свои границы определенными ступенями, и кто этого не знает, у того вещи не будут рельефными. Эта рельефность — самое важное в живописи и ее душа. Рисунок свободен, ибо ты видишь бесконечно много лиц, и все они различны: у одного длинный нос, а у другого короткий. Поэтому и живописец может пользоваться этой свободой, а где есть свобода, там нет правила.

 

528. Т. Р. 236.

Не всегда хорошо то, что красиво. И это я говорю для тех живописцев, которые так влюблены в красоту красок, что не без большого сожаления придают им самые слабые и почти неощутимые тени, недооценивая их рельефности. В этой ошибке они подобны тем, кто красивыми словами ничего не говорит.

 

529. Т. Р. 410.

Зеркало с плоской поверхностью содержит в себе истинную картину на этой поверхности; и совершенная картина, исполненная на поверхности какой-либо плоской материи, подобна поверхности зеркала, и вы, живописцы, находите в поверхности плоских зеркал своего учителя, который учит вас светотени и сокращениям каждого предмета; среди ваших красок есть одна, более светлая, чем освещенные части зеркального образа такого предмета, и также среди этих красок находится некоторая, более темная, чем любая темнота этого предмета; отсюда происходит, что ты, живописец, делаешь при помощи них свои картины похожими на картины зеркала, когда они видимы одним глазом, так как два глаза охватывают предмет, меньший, чем глаз.

Примечание
...два глаза окружают предмет, меньший, чем глаз. — Леонардо знал различие между монокулярным и бинокулярным зрением. Оно отчетливо формулировано им — с точки зрения живописца — ниже, в 530.

 

530. Т. Р. 118.

Живописцы часто впадают в отчаяние от неестественности своего подражания, видя, что их картины не так же рельефны и живы, как вещи, видимые в зеркале; они ссылаются на то, что у них есть краски, которые по светлоте или по темноте значительно превосходят качество света и теней вещи, видимой в зеркале, обвиняя в данном случае свое незнание, а не причину, так как они ее не знают.
Невозможно, чтобы написанная вещь казалась настолько рельефной, чтобы уподобиться зеркальной вещи, хотя как та, так и другая находятся на одной поверхности. Исключение составляет тот случай, когда она видима одним глазом. Причиною этому являются два глаза, так как они видят одну вещь за другою, как аb видят n; m не может полностью закрыть n, ибо основание зрительных линий настолько широко, что оно видит второе тело позади первого. Если же ты закроешь один глаз, как на S, то тело f закроет r, так как зрительная линия порождается в одной-единственной точке и образует основание в первом теле; поэтому вторая вещь такой же величины никогда не может быть увидена.

 

531. Ash. I, 24 v.

Если ты хочешь видеть, соответствует ли твоя картина вся в целом предмету, срисованному с натуры, то возьми зеркало, отрази в нем живой предмет и сравни отраженный предмет со своей картиной и как следует рассмотри, согласуются ли друг с другом то и другое подобие предмета. И прежде всего потому следует брать зеркало себе в учителя, и именно плоское зеркало, что на его поверхности вещи подобны картине во многих отношениях; именно, ты видишь, что картина, исполненная на плоскости, показывает предметы так, что они кажутся выпуклыми, и зеркало на плоскости делает то же самое; картина — это всего лишь только поверхность, и зеркало — то же самое; картина неосязаема, поскольку то, что кажется круглым и отделяющимся, нельзя обхватить руками, — то же и в зеркале; зеркало и картина показывают образы предметов, окруженные тенью и светом; и то и другое кажется очень далеко по ту сторону поверхности. И если ты знаешь, что зеркало посредством очертаний, тени и света заставляет казаться тебе вещи отделяющимися, и если у тебя есть среди твоих красок, теней и света более сильные, чем краски, тени и света зеркала, то, конечно, если ты умеешь хорошо скомпоновать их друг с другом, твоя картина будет тоже казаться природной вещью, видимой в большое зеркало.

 

532. A. 4.

Если ты хочешь изобразить предмет на близком расстоянии и чтобы он при этом вызвал такое же впечатление, как и природные вещи, то перспектива твоя неминуемо будет казаться ложной со всеми теми обманчивыми явлениями и диспропорциями, какие можно себе только представить в жалком произведении, разве что зритель поместит свой глаз как раз на том же расстоянии, той же высоте и в том же направлении, которые занял и ты, набрасывая [эти] предметы. Если ты поступишь так, то произведение твое, при условии хорошего распределения света и тени, без сомнения вызовет впечатление действительности, и ты не поверишь, что предметы [эти] нарисованы. В обратном случае и не пытайся изобразить какую-либо вещь, не приняв дистанцию по крайней мере в 20 раз большей, чем наибольшая высота и ширина изображаемого предмета; тогда произведение твое удовлетворит всякого зрителя независимо от того, в каком бы месте он ни находился.

 

533. А. 3 r.

Перспектива есть показательное [или: доказательное] рассуждение, при помощи которого опыт подтверждает, что все вещи отсылают глазу свои собственные подобия по линиям пирамид.

 

534. С. А. 138 r (В).

ПЕРСПЕКТИВА Воздух полон бесчисленными подобиями вещей, которые в нем распределены и все представлены сразу во всех и все в каждой. Почему случается, что если будут два зеркала, так отраженные друг к другу, что они смотрят друг на друга по прямой линии, то первое будет отражаться во втором, а второе в первом. Первое отражающееся во втором, несет в себе свое подобие вместе со всеми подобиями, в нем представленными, в числе которых находится подобие второго зеркала, и так, от подобия к подобию, они уходят в бесконечность так, что каждое зеркало имеет в себе бесконечное число зеркал, одно меньше другого и одно внутри другого. Итак, на этом примере доказывается, что каждая вещь отсылает свое подобие во все те места, которые могут видеть эту вещь, а также и обратнo — эта вещь способна воспринять, на себя все подобия вещей, которые ей предстоят. Таким образом, глаз посылает через воздух свое подобие всем противостоящим ему объектам и получает их на себя, т. е. на свою поверхность, откуда общее чувство их рассматривает, и те, что нравятся ему, посылает памяти. Итак, я полагаю, что духовная способность образов глаз обращается против объекта с образами объекта к глазу.

Примечание
О теории образов и подобий см. примеч. к 464.

 

535. C. A. 138 v (B).

Что образы всех вещей рассеяны по воздуху, тому пример виден во многих зеркалах, поставленных в круг, и они бесконечно много раз будут отражать друг друга; и один, достигнув другого, отскакивает обратно и к своей причине и оттуда, уменьшаясь, отскакивает к предмету второй раз и потом возвращается, и так делает бесконечное число раз. Если ты ночью поместишь свет между двух плоских зеркал, отстоящих друг от друга на один локоть, ты увидишь в каждом из этих зеркал бесконечное число светов, один меньше другого и один меньше другого. Если ты ночью поместишь свет между стенами комнаты, все части этих стен окажутся окрашенными образами этого света, и все те, которые будут видны свету, точно так же будут его видеть: т. е. когда между ними не будет никакого препятствия, перебивающего прохождение образов. Этот же пример особенно ясен при прохождении солнечных лучей, которые все распространяются на все объекты, и такова причина каждой малейшей части объекта, и всякий сам по себе несет до своего объекта подобие своей причины. Что каждое тело само по себе наполняет весь противолежащий ему воздух своими образами и что этот самый воздух в то же самое время принимает в себя образы бесчисленного множества других предметов, в нем находящихся, это ясно доказывается этими примерами, и каждое тело целиком представлено во всем воздухе и целиком в малейшей его части, все предметы по всему воздуху и все в каждой малейшей, части. Каждый во всем и все в каждой части.

 

536. Ash. I, 23 r.

Линейная перспектива распространяется на действие зрительных линий, чтобы при помощи измерений доказать, насколько второй предмет меньше первого и насколько третий меньше второго и так постепенно вплоть до конца видимых предметов. Я нахожу из опыта, что второй предмет, если он настолько же удален от первого, насколько первый удален от твоего глаза, то хотя бы они и были равны друг другу по размерам, второй будет настолько же меньше первого. И если третий предмет, равный по размерам второму и третьему перед ним, удален от второго настолько же, насколько второй удален от третьего, то он будет вдвое меньше второго; и, таким образом, постепенно, при равных расстояниях, они будут всегда уменьшаться вдвое — второй по oтношению к первому, только бы промежутки не входили в число 20 локтей. И при данном промежутке в 20 локтей подобная тебе фигура потеряет 4/5 своей величины, при 40 она потеряет 9/10 и затем 19/20 при 80 локтях, и так последовательно она будет уменьшаться, если ты примешь плоскость сечения удаленной от тебя на удвоенный твой рост, так как один только рост вызовет очень большое отличие между [планами] первого и второго локтя.

Примечание
В примеч. к 469 была указана теоретическая связь между музыкальными и перспективными пропорциями, в 536—540 даны некоторые математические выводы, к которым пришел Леонардо, устанавливая зависимость между интервалами-расстояниями и перспективным уменьшением предметов. В основном они могут быть формулированы так: если расстояния предметов от глаза идут в арифметической пропорции (1:2:3:4), то предметы уменьшаются в гармонической пропорции (1/2:1/3: 1/4). Понимание текстов Леонардо затруднено его терминологией: сначала он считает предметы по мере их удаления от глаза (I, II, III), а затем от третьего назад к первому, считая теперь третий за первый (III, II, I). Живописный принцип построения планов через каждые 20 локтей должен соответствовать по аналогии музыкальным интервалам — прима, секунда, терция и т. д. Установление такой пропорциональности у Леонардо выходило далеко за пределы удовлетворения чисто технических потребностей живописца. Наряду с перспективными пропорциями он устанавливает пропорции человеческой фигуры (см. ниже, 656 ел.), требует пропорциональности от всей «исторической композиции» в целом, пропорциональность как таковая становится у него общим моральным и эстетическим принципом и даже принципом познания: его подчас утомительные обороты — «поскольку... постольку», «в той же мере... в какой», «такое же отношение существует между... как...» и т. д. — являются не особенностями стиля, а полным признанием положения, формулированного его другом Пачоли в «Summa arithmeticae» (стр. 69 г.): «...они [философы] прекрасно знали, что никакая вещь в природе не может быть познана без пропорций, ибо все наше изучение стремится к тому, чтобы установить отношение одной вещи к другой», и там же: «Пропорцией в обычном смысле слова является деятельность сопоставления двух вещей друг с другом с одной точки зрения». По Пачоли, пропорция для искусства — «мать и королева», и в полном согласии с этим он считает, что нашел незыблемый эстетический канон в золотом сечении (divina ргорогtione — божественная пропорция). Сам он ссылается на многочисленных античных и средневековых писателей, занимавшихся пропорциями: Евклид, Платон («Государство» и «Тимей»), Аристотель, Архимед, Боэций, Альберт Саксонский, Иордан Неморарий, Фома Брадвардин, Биаджо Пелакани (из Пармы) и др. Последние пять оказали непосредственное влияние и на Леонардо.

 

537. С. А. 190 v (В).

Блоха и человек могут достигнуть глаза и войти в него под равными углами, но от этого суждение не ошибается, хотя человек кажется не больше блохи. Спрашивается причина.

 

538. С. А. 176 v (в).

О живописи. Настолько теряется в правильном распознавании фигуры предмета, насколько он из-за расстояния уменьшается в своих размерах.

 

539. А. 8. v.

Об уменьшении предметов от различных расстояний. Второй предмет, удаленный от первого, как первый от глаза, будет казаться вдвое меньше первого, хотя бы оба были одинаковой величины.

 

540. A. 8. v.

О степенях уменьшения. Если ты проведешь линию сечения на расстоянии одного локтя от глаза, то первый предмет, отстоящий от твоего глаза на четыре локтя, потеряет 3/4 своей величины на плоскости сечения. Если он отстоит на восемь локтей от глаза, то он уменьшается на 7/8, а если он отстоит на 16 локтей, то он уменьшится на 15/16 своей высоты. Так будет постепенно продолжаться и далее. Если предыдущее расстояние удвоится, то удвоится и уменьшение.

Примечание
Линию сечения или плоскость сечения (pariete) Леонардо определяет сам в следующих выражениях С А 233 г. (d): «Сечение пирамид, вызванных телами, покажет на плоскости (pariete) разнообразие величин и расстояния от их причин». «Плоскость (pariete) есть вертикальная линия, которая изображается перед точкой, где соединяется стечение пирамид, и эта плоскость (pariete) для точки исполняет ту же самую обязанность, какую исполнило бы плоское стекло, через которое ты стал бы рассматривать разные вещи и на котором ты, закрывая глаз, мог бы рисовать то, что к нему было донесено пирамидами».

 

541. Ash. I, 19 r.

Почему из двух вещей равной величины написанная покажется больше, чем рельефная? Причину этого, как и многого другого, не так легко показать, но все же я попытаюсь удовлетворить, если и не во всем, то, по крайней мере, насколько смогу больше. Перспектива уменьшений разумно доказывает нам, что предметы тем больше уменьшаются, чем дальше они от глаза, и эти основания прекрасно подтверждаются опытом. Итак, зрительные линии, находящиеся между объектом и глазом, достигая поверхности картины, все пересекаются одной и той же границей; а линии, которые находятся между глазом и скульптурой, имеют различные границы и длину. Та линия длиннее, которая простирается до члена тела более далекого, чем другие; и поэтому этот член тела будет казаться меньшим; и так как там много линий более длинных, чем другие, и оттого, что там много частей более далеких, чем другие, то и получается, что они, будучи дальше, нам кажутся меньшими; а так как они кажутся меньшими, то своим уменьшением они делают меньше и всю совокупность объекта. Этого не случается с картиной. Так как линии оканчиваются на одном и том же расстоянии, то они оказываются неуменьшенными; следовательно, неуменьшенные частицы не уменьшают в совокупности объекта. Поэтому и картина не уменьшается так, как скульптура.

 

542. С. А. 191 r (а).

Тело, рожденное перспективой Леонардо да Винчи, ученика опыта. Это тело должно быть сделано не по примеру какого-либо тела, но только одними простыми линиями.

 

543. Ash. 1, 25 v.

Существует еще другая перспектива, которую я называю воздушной, ибо вследствие изменения воздуха можно распознать разные у расстояния до различных зданий, ограниченных снизу одной-единственной [прямой] линией: как, например, если смотреть на многие здания по ту сторону стены, когда все они кажутся одной и той же величины над верхним краем этой стены, а ты в картине хотел бы заставить казаться одно дальше другого. [В этом случае] следует изображать воздух несколько плотным. Ты знаешь, что в таком воздухе самые последние предметы, в нем видимые, как, например, горы, вследствие большого количества воздуха, находящегося между твоим глазом и горою, кажутся синими, почти цвета воздуха, если солнце на востоке. Поэтому делай первое здание над этой стеной своего цвета, более удаленное делай менее профилированным и более синим; то, которое ты хочешь, чтобы оно было настолько же более отодвинуто назад, делай его настолько же более синим, и то, которое ты хочешь, чтобы оно было удалено в пять раз, делай его в пять раз более синим. И в силу этого правила здания, которые находятся над одной прямой линией и кажутся одинаковой величины, ясно распознаются, какое дальше и какое больше, чем другое.

 

544. Ash. I, 22 v.

Как живописец должен применять на практике перспективу цветов. Если ты хочешь вводить эту перспективу изменения и потери или же уменьшения собственной сущности цветов, то выбери в поле предметы, расположенные через сто локтей друг от друга, например, деревья, дома, людей и места. Для первого дерева ты берешь хорошо укрепленное стекло и так же неподвижно устанавливаешь свой глаз, и на это стекло переводишь ты дерево по его форме. Потом ты настолько отодвигаешь стекло в сторону, чтобы природное дерево почти совпадало с нарисованным тобою, потом раскрашиваешь свой рисунок таким образом, чтобы по цвету и форме можно было сравнить одно с другим, или чтобы оба, если закрыть один глаз, казались нарисованными и нарисованное на стекле казалось бы на том же расстоянии. Это же правило применяй ко вторым и третьим деревьям постепенно от ста к ста локтям. Эти [картины] всегда будут служить тебе как твои помощники и учителя, если ты будешь их применять в своих произведениях там, где они будут на месте, и тогда oни будут хорошо удалять твое произведение. Но я нахожу, как правило, что второе уменьшу на четыре пятых по сравнению с первым, ее оно будет удалено от первого на двадцать локтей.

Примечание
...удалено от первого на двадцать локтей, — «Правило от двадцати к двадцати локтям» см. выше, 536.

 

545. T. P. 694. f, b.

Вещи на расстоянии кажутся тебе двусмысленными и сомнительными; делай и ты их с такой же расплывчатостью, иначе они в твоей картине не покажутся на одинаковом расстоянии. И не очерчивай их край определенным границами, потому что границы суть линии или углы, которые, являясь пределами мельчайших вещей, будут неразличимы не только издали, но и вблизи. Если линия, а также математическая точка суть невидимые вещи, то и границы вещей, будучи также линиями, невидимы вблизи. Поэтому ты, живописец, не ограничивай вещи отдаленные от глаза, ибо на расстоянии только эти границы, но и части тел неощутимы.

 

546. Ash. I, 20 v.

Мы ясно видим, что все образы воспринимаемых предметов, которые находятся перед нам как большие, так и маленькие, доходят до чувства через маленький зрачок в глазу. Если через столь маленький вход проходит образ громадности неба и земли, то лицо человека, которое среди столь больших образов предметов является почти ничем, занимает из-за удаленности, которая его уменьшает, так мало этого зрачка, что оно делается почти что невоспринимаемым. И так как путь от поверхности [глаза] до впечатления проходит через темную среду, т. е. через пустой нерв, который темен на вид, то эти образы не обладая сильным цветом, окрашиваются в эту темноту пути и, достигнув впечатления, кажутся темными. Другая причина не может быть выставлена никаким образом. Если та точка, которая находится в зрачке, черная, то, — раз он наполнен прозрачной жидкостью вроде воздуха — она выполняет ту же службу, что и дыра, проделанная в доске, которая при рассматривании кажется черной. И предметы, видимые через воздух светлый и темный, смешиваются в темноту.

 

547. Ash. I, 20 v.

Перспектива уменьшении нам показывает, что чем дальше предмет, тем он становится меньше. И если ты будешь рассматривать человека, удаленного от тебя на расстояние выстрела из самострела, и ты будешь держать ушко маленькой иголки близ глаза, то ты сможешь увидеть, что много людей посылает через него свои образы к глазу и в то же время все они уместятся в данном ушке. Итак, если человек, удаленный на выстрел из самострела, посылает глазу свой образ, занимающий маленькую часть игольного ушка, то как сможешь ты в столь маленькой фигуре различить или рассмотреть нос, или рот, или какую-либо частичку этого тела? А не видя, ты не сможешь узнать человека, который не показывает членов тела, придающих людям различные формы.

 

548. Т. Р. 117.

В вещах небольшого размера нельзя уловить свойство их ошибки, как в больших, и причина этого в том, что если эта маленькая вещь изображает человека или другое животное, то части его, вследствие огромного уменьшения, не могут быть прослежены до должного конца своим творцом, как это следовало бы, и поэтому [вещь] остается незаконченной; раз она не закончена, ты не можешь уловить ее ошибок. Пример: смотри издали на человека с расстояния в триста локтей и усердно постарайся рассудить, красив ли он или безобразен, чудовищен ли он или обычного вида; ты увидишь, что при всех твоих усилиях ты не сможешь убедить себя составить такое суждение. Причина этому та, что вследствие данного расстояния этот человек уменьшается настолько, что нельзя уловить свойства отдельных частей. Если ты хочешь хорошо увидеть данное уменьшение вышеназванного человека, то помести палец на расстоянии пяди от глаза и настолько повышай и опускай этот палец, чтобы верхний его край граничил с ногами фигуры, которую ты рассматриваешь, и тогда тебе откроется невероятное уменьшение. Поэтому часто издалека сомневаешься в образе друга.

 

549. Ash. I, 31 v.

Я говорю, что предметы кажутся малыми по форме потому, что эти предметы далеки от глаза. Если это так, то между глазом и предметом должно быть много воздуха, а много воздуха мешает отчетливости форм этих предметов; поэтому маленькие частицы этих тел будут неразличимы и невоспринимаемы. Итак, ты, живописец, делай маленькие фигуры только намеченными и незаконченными, а если ты будешь делать иначе, то поступишь вопреки явлениям природы, твоей наставницы; предмет становится маленьким вследствие большого расстояния между глазом и предметом, большое расстояние заключает в себе много воздуха, много воздуха образует собою плотное тело, которое мешает глазу и отнимает у него маленькие частицы предметов.

 

550. Ash. I, 17 v.

Картина должна быть видна из одного-единственного окна, как это видно на примере тел, сделанных так: О. Если ты хочешь на высоте изобразить круглый шар, то тебе нужно сделать его продолговатым, похожим на это, и стоять настолько позади, чтобы он, сокращаясь, показался круглым.

 

551. С. А. 250. r (а)

ТЕНЬ ЕСТЬ ЛИШЕНИЕ СВЕТА Так как мне кажется, что тени в высшей степени необходимы в перспективе, ибо без них непрозрачные и трехмерные тела плохо различимы в отношении того, что заключено внутри их границ, и плохо различимы их пределы, если только они не граничат с фоном другого цвета, чем цвет тела, то я и выдвигаю первое положение о тенях и говорю в этой связи о том, как всякое человеческое [или: непрозрачное] тело окружено и поверхностно облечено тенями и светом, и на этом строю первую книгу. Помимо этого, эти тени имеют разные качества темноты, ибо они лишены разного количества световых лучей; и эти тени я называю первоначальными, потому что это первые тени, облекающие тела, к которым они прилегают; и на этом я строю вторую книгу. От этих первоначальных теней проистекают теневые лучи, которые расходятся по воздуху и имеют столько качеств, сколько имеется различий первоначальных теней, от которых они происходят; и посему я называю их производными тенями, потому что они рождаются от других теней, и об этом я сделаю третью книгу. Далее, эти производные тени дают в своих падениях столько различных явлений, сколько имеется различных мест, куда они ударяют, и тут я сделаю четвертую книгу. А так как падение производной тени всегда окружено падением световых лучей, которое отраженным током отскакивает обратно к своей причине, доходит до первоначальной тени, смешивается с ней и превращается в нее, несколько изменяя ее своей природой, — то я на этом построю пятую книгу. Кроме того я составлю шестую книгу, в которой будут исследоваться различные и многие изменения отскакивающих отраженных лучей, которые будут видоизменять первоначальную тень столькими разными цветами, сколько будет разных мест, откуда исходят эти отраженные световые лучи. Еще сделаю седьмое подразделение о различных расстояниях, которые образуются между падением отраженного луча и тем местом, откуда он рождается, и о том, сколько различных цветовых образов он в падении своем оставляет на непрозрачном теле.

Примечание
Духовными у Леонардо называются все неосязаемые вещи; так, например, кроме света, также сила толчка, сила тяготения и т. д.

 

552. T. Р. 547.

Тень происходит от двух вещей, несходных между собою, ибо одна из них телесная, другая духовная. Телесной является затеняющее тело, духовной является свет. Итак, свет и тело суть причины тени.

 

553. Т. Р. 548.

Тень имеет свойство всех природных вещей, которые в своем начале являются более сильными, а к концу ослабевают; я говорю о начале всякой формы и всякого видимого или невидимого качества, а не о вещах, которые время приводят от малого начала к большому разрастанию, как, например, дуб, имеющий слабое начало в малом желуде; тем не менее, я скажу, что и дуб наиболее силен в своем зачинании из земли, именно там, где он наиболее толст. Итак, мрак есть первая степень теней, а свет последняя. Поэтому ты, живописец, делай тень наиболее темной у ее причины, а конец ее пусть переходит в свет, т. е. так, чтобы тень казалась не имеющей конца.

Примечание
Высказанное здесь наблюдение является для Леонардо подтверждением известного ему положения Аристотеля: «причина сильнее своего действия».
Характерно (на примере дуба), как отсутствие научной терминологии и страсть к анализированию зрительными образами приводит Леонардо к логической путанице.

 

554. Т. Р. 549.

Тень есть отсутствие света и лишь противодействие плотного тела световым лучам. Тень имеет природу мрака, а освещение — природу света, одна скрывает, другое показывает; и всегда они неразлучны и связаны с телом. Тень имеет большую силу, чем свет, ибо тень препятствует свету и целиком лишает света тело, а свет никогда не может совершенно изгнать тень от тел, т. е. тел плотных.

Примечание
Утверждение — “тень имеет большую силу, чем свет” — указывает на поэтическую окраску теории света Леонардо. В других трактатах XVI века, например, у Ломаццо, эта окраска явно мистическая.

 

555. Т. Р. 557.

Простая тень та, которую не может видеть никакая часть источника света, а сложная тень та, в которой к простой тени примешивается какая-нибудь часть света производного.

 

556. Т. Р. 558.

Сложная тень есть та, которая в большей мере причастна затеняющему телу, чем источнику света. Сложный свет есть тот, который в большей мере причастен источнику света, чем затемняющему телу. Таким образом, мы скажем, что сложные свет и тень получают свое название от той вещи, которой они наиболее причастны, т. е.: если нечто освещенное видит больше тени, чем света, то про него скажут, что оно одето в сложную тень, если же оно в большей степени будет одето источником света, чем затеняющим телом, то, как уже сказано, оно будет называться сложным светом.

 

557. Т. Р. 569.

Бывает три сорта теней. Первая родится от одностороннего источника света, как солнце, луна или пламя, другая — та, что происходят от окна, двери или другого отверстия, откуда видна большая часть неба; третья — та, что рождается от всестороннего света, какой бывает в нашей полусфере при скрытом солнце.

Примечание
Полусфера — т. е. небесный свод.

 

558. Т. Р. 570.

Образы теней бывают двух сортов, из которых одна называется первоначальной, а другая производной. Первоначальная та, которая лежит на самом теневом теле, а производная та, которая падает от первоначальной.

 

559. Т. Р. 571.

Первоначальная тень едина и никогда не видоизменяется [по форме], и ее края видят края светового тела и края освещенной части тела, с которым она связана.

Примечание
Первоначальная тень едина и никогда не видоизменяется [по форме]... — т. е. всегда остается той же ширины, что и тело, на котором она лежит, и не приобретает бесконечного разнообразия в ширине, как сечение падающей тени, по мере ее удаления и приближения к затеняющему телу.

 

560. Т. Р. 572.

Первоначальная тень имеет две разновидности: из них первая простая, а вторая — сложная.
Простая та, что смотрит на темное место, и поэтому такая тень темная. Сложная та, которая смотрит на освещенное разными цветами место. Тогда такая тень смешивается с образами цветов противостоящих предметов.

 

561. Т. Р. 573.

Существуют две разновидности производной тени, из них первая смешана с воздухом, стоящим перед первоначальной тенью; вторая та, что падает на предмет, который перерезает эту производную тень.

 

562. Т. Р. 574.

Производная тень образует три фигуры. Первая пирамидальная, порождаемая теневым телом, меньшим, чем световое; вторая параллельная, порождаемая теневым телом, равным световому. Третья расходится в бесконечность. Бесконечной является также и колоннообразная, а равно и пирамидальная, так как после первой пирамиды происходит пересечение и против конечной пирамиды порождается бесконечная, если она находит бесконечное пространство. И об этих трех сортах производных теней будет сказано полностью.

 

563. Т. Р. 673.

Четыре главные части следует иметь в виду в живописи, а именно: качество, количество, место и фигуру. Под качеством подразумевается, какая тень и какая часть тени более или менее темна. Количество — есть величина тени в ее отношении к другим, соседним. Место — есть то, как их надлежит размещать и в какой части того члена тела, где они ложатся. Фигура — есть какую фигуру образует данная тень, как, например, треугольная ли она, или причастная кругу, или квадрату и т.д.
К этим основным частям [исследования] тени следует еще причислить ее направление, т. е. если тень имеет длинный вид, то в каком направлении тянется вся совокупность этой длины, тянется ли тень от ресницы к уху, тянется ли нижняя тень глазной впадины к ноздре, и как при подобных встречах различных направлений следует размещать эти тени. Итак, вид должен быть предпослан месту.

 

564. Т. Р. 670.

Когда ты срисовываешь какое-нибудь тело и сравниваешь силу светов в его освещенной части, помни, что часто глаз обманывается, и ему кажется более светлым то, что менее светло. Причина тому порождается контрастами между соприкасающимися частями; действительно, если имеются две части различной светлоты и менее светлая граничит с темной частью, а более светлая граничит со светлой частью, как, например, небо или что-нибудь подобное по светлоте, тогда менее светлая, т. е. менее освещенная, будет казаться более освещенной, а более светлая покажется более темной

 

565. Т. Р. 679.

Там, где не зарождаются очень темные тени, не могут зародиться и очень светлые света. И это бывает на деревьях с редкой и узкой листвой, как на ивах, березах, можжевельнике и подобных, а также на прозрачных тканях, как, например, тафта, вуаль и другие, и еще на рассыпавшихся мелко вьющихся волосах. И это случается оттого, что все названные виды предметов не создают бликов в своих частицах, а если таковые там и имеются, то они неощутимы, и образы их лишь незначительно сдвигаются с того места, где они нарождаются, и то же делают затененные стороны этих частей, и вся совокупность их не порождает темной тени оттого, что воздух ее проникает и освещает, будь то части близкие к середине или наружные. И если и есть различия, они почти неощутимы, и, таким образом, освещенные части всей массы не могут сильно отличаться от затененных частей, потому что, как уже сказано, при проникновении освещенного воздуха ко всем частицам, освещенные части настолько близки к затененным частям, что образы их, посылаемые глазу, образуют неясную смесь, состоящую из мельчайших теней и светов таким образом, что в этой смеси ничто неразличимо, кроме неясности наподобие тумана. То же бывает и на вуалях, паутинах и тому подобном.

Примечание
*Березой здесь переведено слово “scope", означающее растение, из которого делают метлы. Но, ввиду того, что березы в Италии редки, возможно, что этим термином Леонардо обозначает распространенный в Италии дрок, из которого тоже делают метлы.
* Пристрастие Леонардо к полутеням, полусветам, к той нежной светотени, в которой он был таким мастером, объясняет, почему в его картинах так часто можно встретить как раз перечисленные здесь предметы: вуали и прозрачные ткани, мелковьющиеся волосы его мадонн (Мадонна в скалах) и деревья с редкой и узкой листвой (портрет в Лихтенштейновской галерее в Вене).

 

566. Ash. I, 14 v.

Отражения обусловливаются телами, светлыми по качеству, с гладкими полуплотными поверхностями, которые, если на них падает свет, отбрасывают его обратно на первый предмет наподобие прыжка мяча.

 

567. Ash. I, 14 v.

Где не может быть светового отражения. Все плотные тела одевают свои поверхности различного качества светами и тенями. Света бывают двоякой природы: одни называются самобытными, другие — производными. Самобытным называю я тот, который возник от пламени огня или от света солнца или воздуха; производным светом будет отраженный свет.
Но, возвращаясь к обещанному выше определению, я говорю, что световое отражение не появится на той части тела, которая будет обращена к затененным телам, например, темным местам, лугам с различной высотою травы, зеленым или безлистным лесам; хотя часть каждой ветви последних, обращенная к самобытному свету, и одевается качеством этого света, тем не менее столько теней, отбрасываемых каждой ветвью самой по себе, и столько теней, отбрасываемых одной ветвью на другую, что в сумме получается такая темнота, что света как бы совершенно нет. Поэтому такие предметы не могут дать противостоящим телам никакого светового рефлекса.

 

568. Т. Р. 779.

Блеск гораздо более причастен цвету того света, который освещает блестящее тело, чем цвету самого тела, и это бывает на гладких поверхностях.
Блеск многих затененных тел бывает всецело цвета освещенного тела, как, например, черненого золота и серебра и других металлов и подобных тел.
Блеск листвы, стекла и драгоценных камней мало причастен цвету тела, на котором он рождается, и весьма причастен цвету тела, которое его освещает.
Блеск, возникающий в глубине плотных прозрачных тел, имеет высшую степень красоты их цвета, как это видно в глубине бледно-красного рубина, стекла и подобных вещей. Это происходит оттого, что между глазом и этим блеском располагается весь природный цвет прозрачного тела.
Отраженные света плотных и блестящих тел имеют гораздо большую красоту, чем природный цвет этих тел, как это видно на открывающихся складках золотых тканей и на других подобных телах, когда одна поверхность отражается в другой, стоящей напротив, а эта в ней, и так последовательно до бесконечности.
Никакое прозрачное и блестящее тело не может показать на себе тень, воспринятую от какого-нибудь предмета, как это видно на тенях речных мостов, которые всегда бывают невидимы, за исключением того случая, когда вода мутная; а на чистой они не появляются.
Блеск на предметах обнаруживается в стольких разнообразных положениях, сколько имеется различных мест, откуда его видно.
Если глаз и предмет стоят неподвижно, блеск будет передвигаться по предмету вместе со светом, его причиняющим; если же свет и предмет стоят неподвижно, блеск будет передвигаться по предмету вместе с глазом, его видящим.
Блеск зарождается на гладкой поверхности любого тела, и та поверхность воспримет больше блеска, которая будет более плотной и более гладкой.

 

569. Т. Р. 771.

Из бликов на телах одинаковой гладкости тот будет наиболее отличаться от своего фона, который рождается на наиболее черной поверхности, и это происходит оттого, что блики рождаются на полированных поверхностях почти той же природы, что и зеркала. А так как все зеркала возвращают глазу то, что они получают от противостоящих им предметов, то всякое зеркало, имеющее предметом солнце, возвращает солнце в том же цвете. А солнце покажется более сильным на темном фоне, чем на светлом.

 

570. T. P. 694 f, (g).

Чем больше свет освещенной вещи, тем темнее кажется затемненное тело, находящееся на его фоне

 

571. T. P. 694. f, 2-5.

Открытая местность, освещенная солнцем, будет иметь очень темные тени от любых предметов, а тому, кто будет на нее смотреть со стороны, противоположной той, откуда на нее смотрит солнце, она покажется весьма темной, а вещи отдаленные покажутся ему близкими.
Но если ты посмотришь на предметы в том направлении, в каком их видит солнце, местность тебе покажется без теней, а близкие вещи покажутся отдаленными и неясными по фигуре.
Вещь, которая освещена бессолнечным воздухом, будет более темной в той части, которая видит меньше света, и будет тем больше темнеть, чем большему протяжению темного места она будет видима.
В вещах, видимых в открытой местности, тени и света мало отличаются друг от друга, и их тени будут почти незаметными и без всякого ограничения; мало того, они ближе к освещенным местам будут наподобие дыма постепенно теряться. И лишь там тень будет более темной, где она будет лишена противостоящего ей воздуха.
Вещь, видимая в мало освещенном месте или при наступлении ночи, также будет иметь света и тени, мало отличающиеся друг от друга; а если наступит глубокая ночь, разница между светами и тенями настолько неощутима для человеческого глаза, что совершенно теряется фигура вещи, и она видна только острому зрению ночных животных.

 

573. Т. Р. 759.

Для усиления рельефности в картине имей привычку класть между изображенной фигурой и той видимой вещью, которая получает ее тень, луч яркого света, отделяющего фигуру от затененного предмета. А на этом предмете изобрази две светлые части, которые заключали бы между собою тень, отброшенную на сторону от противостоящей фигуры. И это часто применяй для тех членов тела, которые ты хочешь, чтобы они несколько отделялись от тела, и особенно, когда руки пересекают грудь, и делай так, чтобы между падением тени руки на грудь и собственной тенью руки оставалось немного света, который казался бы проходящим через пространство между грудью и рукой, и, чем больше тебе хочется, чтобы рука казалась более далекой от груди, тем большим делай и этот свет. И старайся всегда, чтобы тебе удалось расположить тела на фоне так, чтобы темная часть тела граничила со светлым фоном, а освещенная часть тела граничила с темным фоном.

 

574. Т. Р. 760.

Делай всегда так, чтобы тени от разных предметов на поверхности тел обычно имели извилистые очертания вследствие разнообразия как членов тела, порождающих тени, так и вещей, воспринимающих эти тени.

 

575. Т. Р. 761.

Когда ты пишешь фигуру и хочешь посмотреть, соответствует ли ее тень свету, так, что бы она не была краснее или желтее, чем это свойственно природе цвета, который ты хочешь затенить, то поступай так: наложи тень пальцем на освещенную часть, в если эта сделанная тобой искусственная тень будет похожа на естественную тень, падающую от твоего пальца на твою работу, то дело обстоит хорошо. И ты можешь, отдаляя и приближая палец, вызвать тени более темные и более светлые, которые ты все время сравнивай со своими.

 

576. Т. Р. 758.

Наложи сначала общую тень на всю ту заполненную ею часть, которая не видит света, затем клади полутени и главные тени, сравнивая их друг с другом. И таким же образом наложи заполняющий свет, выдержанный в полусвете, а затем клади средние и главные света, также их сравнивая.

Примечание
Здесь описан живописный способ применения среднего тона, от которого художник постепенно восходит к самым светлым местам и нисходит к самым темным. Этот прием введен в живопись школой Джотто. Он обеспечивает богатую моделировку без резких переходов от света к тени и гармонию местного цвета и нюансов светотени.

 

577. Ash. I, 31 v.

Где тень граничит со светом, там прими во внимание, где она светлее или темнее и где она более или менее дымчата в направлении света. И прежде всего я напоминаю тебе, что у юношей ты не должен делать ограниченных теней, какие бывают на камне, так как живое тело немного прозрачно, как это видно при рассматривании руки, помещенной между глазом и солнцем, — она видна красноватой и пропускающей свет, и либо на самом деле, либо только кажется сильнее окрашенной; располагай между светами и тенями [полутени]. И если ты хочешь видеть, каких теней требует твое живое тело, то образуй на нем тень своим пальцем, и в зависимости от того, хочешь ли ты ее более светлой или темной, держи палец ближе или дальше от своей картины и подражай ей.

 

578. Т. Р. 711.

То тело обнаружит наибольшую разницу между светом и тенями, которое окажется видимым наиболее сильному источнику света, как свет солнца, а ночью — свет огня. Последний следует мало применять в живописи, так как работы выходят грубыми и непривлекательными. То тело, которое находится в умеренном освещении, покажет небольшую разницу между светами и тенями; и это бывает, когда вечереет или когда облачно. Такие работы нежны, и любого рода лицо получает привлекательность. Таким образом, во всех вещах крайности вредны, чрезмерный свет создает грубость, а чрезмерная темнота не позволяет видеть; середина хороша.

 

579. G, 37 r.

Все освещенные предметы причастны цвету своего осветителя.
Затемненные предметы удерживают цвет того предмета, который его затемняет.

 

580. С. А. 181. r (а).

Поверхность каждого тела причастна цвету противостоящего ему предмета.
Цвета освещенных предметов отпечатлеваются на поверхностях друг у друга в стольких разных расположениях, сколько имеется различных положений этих предметов друг против друга.

 

581. Ash. I, 33 r.

Если мы видим, что качество цветов познается при посредстве света, то следует заключить, что где больше света, там лучше видно истинное качество освещенного цвета, а где наиболее темно, там цвет окрасится в цвет этой тьмы. Итак, ты, живописец, помни, что ты должен показывать подлинность цветов в освещенных частях.

 

582. Т. Р. 706.

Подобно тому, как все цвета во мраке ночи окрашиваются ее темнотой, так и тени любого цвета находят себе конец в этом мраке. Поэтому ты, живописец, не делай так, чтобы в твоих предельно темных местах можно было различать цвета, граничащие друг с другом, ибо если природа этого не допускает, — а ты по призванию являешься подражателем природы, насколько искусство это дозволяет, — не воображай, что ты можешь исправить ее ошибки, ибо ошибка не в ней, но, знай, она в тебе; поэтому, когда дано начало, необходимо, чтобы последовали и середина и конец, согласные с этим началом.

 

583. Т. Р. 254.

Простые цвета таковы: первый из них белый, хотя некоторые философы не причисляют ни белого ни черного к числу цветов, так как одно является причиной цветов, а другое — их лишением. Но все же, раз живописец не может без них обойтись, мы поместим их в число других и скажем, что белое в этом ряду будет первым из простых цветов, желтое — вторым, зеленое — третьим, синее — четвертым, красное — пятым и черное — шестым. Белое примем мы за свет, без которого нельзя видеть ни одного цвета: желтое — за землю, зеленое — за воду, синее — за воздух, красное — за огонь, черное — за мрак, который находится над элементом огня, так как там нет ни материи, ни плотности, где лучи солнца могли бы задерживаться и в соответствии с этим освещать.
Если ты хочешь вкратце обозреть разновидности всех составных цветов, то возьми цветные стекла и через них разглядывай все цвета полей, видимые за ними; тогда ты увидишь все цвета предметов, которые видимы за этим стеклом, смешанными с цветом вышеназванного стекла, и увидишь, какой цвет смешением исправляется или портится. Так, например, пусть вышеназванное стекло будет желтого цвета. Я говорю, что образы предметов, которые идут через такой цвет к глазу, могут как ухудшаться, так и улучшаться; ухудшение от цвета стекла произойдет с синим, с черным и с белым больше, чем со всеми другими, а улучшение произойдет с желтым и зеленым больше, чем со всеми другими. И так проглядишь ты глазом смешения цветов, число которых бесконечно, и этим способом сделаешь выбор цветов заново изобретенных смешений и составов. То же самое ты сделаешь с двумя стеклами разных цветов, поставленными перед глазом, и так ты сможешь для себя продолжать.

Примечание
Теория цвета у Леонардо сравнительно мало разработана и противоречива. Перечисляя основные цвета, он подразумевает то краски, пигменты, то «элементарные» цвета, которые, согласно аристотелевско-схоластической традиции, символизируют четыре стихии: аналогичное у Альберти («De pict.», стр. б5): красное — огонь, синее — воздух, зеленое — вода, серое — земля. Зато Леонардо приводит целый ряд тонких и верных наблюдений над восприятием дополнительных цветов и является в этом смысле подлинным «возродителем» традиции античности, которая как в теории (Филострат), так и на практике (эллинистическая и отчасти византийская живопись) широко пользовалась дополнительными цветами как средством живописной изобретательности и выразительности.

 

584. Т. Р. 213.

Хотя смешивание красок друг с другом и распространяется до бесконечности, я все же не премину привести по данному поводу небольшое рассуждение, налагая сначала некоторые простые краски и к каждой из них примешивая каждую из других, одну к одной, затем две к двум, три к трем, и так последовательно дальше, вплоть до полного числа всех красок. Потом я снова начну смешивать краски — две с двумя, три с двумя, потом — с четырьмя, и так последовательно вплоть до конца по отношению к этим первым двум краскам. Потом я возьму их три и с этими тремя соединю три других, потом шесть и так дальше. Потом прослежу такие смеси во всех пропорциях.
Простыми красками я называю те, которые не составлены и не могут быть составлены путем смешения других красок.
Черное и белое хотя и не причисляются к цветам, — так как одно есть мрак, а другое свет, т. е. одно есть лишение, а другое порождение, — все же я не хочу на этом основании оставить их в стороне, так как в живописи они являются главными, ибо живопись состоит из теней и светов, т. е. из светлого и темного.
За черным и белым следует синее и желтое, потом зеленое и леонино, т.е. тането, или, как говорят, охра; потом морелло и красное. Всего их — восемь красок, и больше не существует в природе. С них я начну смешивание, и пусть будут первыми черное и белое; потом — черное и желтое, черное и красное; потом — желтое и черное, желтое и красное; а так как мне здесь не хватает бумаги, то я отложу разработку подобных различий до моего произведения, [где они должны быть] пространно рассмотрены, что будет очень полезно и даже весьма необходимо. Это описание будет помещено между теорией и практикой живописи.

Примечание
Теория цвета у Леонардо сравнительно мало разработана и противоречива. Перечисляя основные цвета, он подразумевает то краски, пигменты, то «элементарные» цвета, которые, согласно аристотелевско-схоластической традиции, символизируют четыре стихии: аналогичное у Альберти («De pict.», стр. б5): красное — огонь, синее — воздух, зеленое — вода, серое — земля. Зато Леонардо приводит целый ряд тонких и верных наблюдений над восприятием дополнительных цветов и является в этом смысле подлинным «возродителем» традиции античности, которая как в теории (Филострат), так и на практике (эллинистическая и отчасти византийская живопись) широко пользовалась дополнительными цветами как средством живописной изобретательности и выразительности.

Леонино (leonino — буквально «львиная») — желтая охра, как это следует и из контекста.
Морелло (morello, от того — мавр) — фиолетовая краска; по Ченнино Ченнини то же, что pavonazzo (пурпур).

 

585. F. 75 r.

Белое не есть цвет, но оно в состоянии воспринять любой цвет. Когда оно в открытом поле, то все его тени синие; это происходит согласно четвертому положению, которое гласит: поверхность каждого непрозрачного тела причастна цвету своего противостоящего предмета. Если поэтому такое белое будет загорожено от солнечного цвета каким-нибудь предметом, находящимся между солнцем и этим белым, то все белое, которое видят солнце и воздух, будет причастно цвету и солнца, и воздуха, а та часть, которую солнце не видит, остается затененной, причастной цвету воздуха. И если бы это белое не видело зелени полей вплоть до горизонта и не видело бы также белизны горизонта, то, без сомнения, это белое казалось бы простого цвета, который обнаруживается в воздухе.

 

586. Т. Р. 190 а.

Прими во внимание, что если ты хочешь сделать превосходнейшую темноту, то придай ей для сравнения превосходнейшую белизну, и совершенно также превосходнейшую белизну сопоставляй с величайшей темнотою. Бледно-[синий] заставит казаться красный более огненно-красным, чем он кажется сам по себе в сравнении с пурпуром. Это правило будет рассмотрено на своем месте.
Остается вам еще второе правило, которое направлено не на то, чтобы делать цвета сами по себе прекрасными, чем они являются по природе, но чтобы соседство их придавало прелесть друг другу, например, зеленый красному и красный зеленому, которые взаимно придают прелесть друг другу, и как зеленый синему. Есть еще одно правило, порождающее неудачное соседство, как лазурный с белесовато-желтым или с белым и подобные [сочетания], которые будут названы на своем месте.

 

587. С. А. 184 v. (с).

Из цветов равной белизны тот покажется более светлым, который будет на более темном фоне, а черное будет казаться более мрачным на фоне большей белизны.
И красное покажется более огненным на желтом фоне, и так же все цвета, окруженные своими прямыми противоположностями.

 

588. Т. Р. 253.

Цвета, согласующиеся друг с другом, именно: зеленый с красным, или с пурпуром, или с фиолетовым; и желтое с синим.

 

589. Т. Р. 258.

Из цветов равного совершенства наиболее превосходным с виду будет тот, который будет виден в обществе прямо противоположного цвета.
Прямо противоположными являются бледное с красным, черное с белым, — хотя ни то, ни другое не являются цветами, — синее с золотисто-желтым, зеленое с красным.

 

590. Т. Р. 258 с.

Каждый цвет лучше распознается на своей противоположности, чем на своем подобии, например, темное на светлом и светлое на темном. Белое, которое граничит с темным, делает так, что у этих границ темное кажется чернее, а белое кажется чище.

 

591. Т. Р. 190.

Если ты хочешь сделать так, чтобы соседство одного цвета придавало прелесть другому цвету, к нему примыкающему, то применяй то же правило, какое обнаруживается при образовании солнечными лучами радуги, иначе Ириды. Эти цвета зарождаются в движении дождя, так как каждая капелька изменяется в своем падении в каждый цвет этой радуги, как это будет показано на своем месте.

 

592. L. 75 v.

Из не-синих цветов тот на большом расстоянии будет больше причастен синему, который будет ближе к черному, и также наоборот — тот цвет сохранит на большом расстоянии свой собственный цвет, который наиболее отличен от этого черного.
Поэтому зелень полей больше преобразуется в синеву, чем желтое или белое. И также наоборот — желтое и белое меньше изменяются, чем зеленое и красное.

 

593. T. P. 694 f. l.

Часть поверхности каждого тела причастна стольким различным цветам, сколько их ей противостоит.

 

594. Т. Р. 224.

То тело больше обнаружит свой истинный цвет, поверхность которого будет наименее полированной и ровной.
Это видно на льняных одеждах и на пушистых листьях травы и деревьев, на которых не может зародиться никакого блеска; поэтому в силу необходимости, будучи не в состоянии отразить противостоящие предметы, они передают глазу только свой истинный природный цвет, не искаженный телом, освещающим их противоположным цветом, как, например, краснотою солнца, когда оно заходит и окрашивает облака в свой собственный цвет.

 

595. Т. Р. 654.

Никакое тело никогда всецело не обнаружит свой природный цвет.
То, что здесь утверждается, может происходить по двум различным причинам: во-первых, это случается от посредствующей среды, которая внедряется между предметом и глазом; во-вторых, когда предметы, освещающие названное тело, имеют в себе какое-нибудь цветовое качество.
Та часть тела явила бы свой природный цвет, которая была бы освещена бесцветным источником света и которая при таком освещении не видела бы другого предмета, кроме названного светового тела. Этого никогда не случается видеть, разве только на предмете голубого цвета, который на очень высокой горе, и так, чтобы он не видел другого предмета, был бы положен на гладкой поверхности обращенным к небу, и так, чтобы солнце, заходя, было заслонено низкими облаками, а сукно было бы цвета воздуха. Но в этом случае я должен сам себе возразить: ведь и красноватый цвет усиливает свою красоту, когда солнце, которое его освещает, краснеет на западе вместе с заслоняющими его облаками; и, конечно, в этом случае [эта окраска] могла бы быть признана подлинной потому, что если красноватое, освещенное краснеющим светом, обнаруживает большую красоту, чем при других условиях, то это признак того, что свет иного цвета, чем красный, у него отнял бы его природную красоту.

Примечание
В этом отрывке следует отметить некоторое противоречие и непоследовательность. Вначале Леонардо выставляет условием наилучшего обнаружения истинного цвета предмета бесцветный свет, его освещающий. Затем условием того же считает свет одинаковой окраски с цветом освещенного предмета. Это создает некоторую неуверенность в его выводах.

 

596. T. P. 692.

Белый цвет, не видящий ни падающего света, ни какого-либо сорта света отраженного, является тем, который прежде других целиком теряет в тени свой собственный природный цвет, если бы белый можно было назвать цветом. Но черный усиливает свой свет в тенях и теряет его в освещенных своих частях, и тем более его теряет, чем более сильному свету видна освещенная часть. Зеленый и голубой усиливают свой цвет в полутени; а красный и желтый выигрывают в цвете в своих освещенных частях, и то же самое делает белый; а смешанные цвета причастны природе цветов, входящих в состав такой смеси, т. е. черный, смешанный с белым, создаст серый, который некрасив ни в предельных тенях, как простой черный, ни в светах, как простой белый, но его высшая красота находится между светом и тенью.

 

597. Т. Р. 628.

Никакая вещь не является в своей природной белизне, ибо окружение, в котором ее видят, делает ее для глаза настолько более или менее белой, насколько это окружение будет более или менее темным. И этому нас учит луна, которая днем нам представляется мало светлой, а ночью такой блестящей, что она, прогоняя мрак, являет собой подобие солнца и дня; и это происходит от двух вещей: первая — это контрасты в природе, которая нам являет вещи настолько более совершенными в образах их цветов, насколько более эти цвета между собой отличны; вторая — это то, что ночью зрачок больше, чем днем, что уже доказано, а больший зрачок видит световое тело в большем размере и с более превосходной яркостью, чем меньший зрачок, как может убедиться в этом тот, кто смотрит на звезды сквозь маленькое отверстие, сделанное в бумаге.

 

598. Т. Р. 629.

Удаленный от глаза белый предмет, чем больше отдаляется, тем больше теряет свою белизну, и особенно, когда его освещает солнце, так как он причастен цвету солнца, смешанному с цветом воздуха, располагающегося между глазом и белизной. И этот воздух, если солнце на востоке, кажется мутно-красным благодаря парам, которые в нем поднимаются; но если глаз обратится на запад, то увидит только, что тени на белом причастны синему цвету.

Примечание
Голубой цвет неба есть не что иное, как мрак безвоздушного пространства, видимый сквозь белый слой освещенной воздушной оболочки земли.
Отсюда, чем темнее и отдаленнее предмет, тем он нашему глазу кажется голубее, так как его отделяет от глаза более толстый слой освещенного воздуха. На этом наблюдении Леонардо строит свою воздушную и цветовую перспективу. Он считал вполне возможным найти числовые закономерности (пропорции) изменения цвета в зависимости от расстояния, т. е. в зависимости от количества освещенного воздуха, располагающегося между глазом и видимым предметом, — пропорции, аналогичные тем, которые были им установлены для линейной перспективы. Практически он полагает возможным осуществить в живописи эту закономерность следующим образом. Во сколько раз предмет отдаленнее от глаз, во столько раз больше голубой краски следует прибавить к локальному цвету предмета. Открытия Леонардо в области воздушной перспективы впоследствии сделались школьным правилом, создавшим в итальянской и фламандской живописи чисто условную схему пейзажа, основанную на последовательной смене различно окрашенных планов.

 

599. Т. Р. 630.

Тени удаленных предметов тем более будут причастны синему цвету, чем они сами по себе будут темнее и отдаленнее. И это случается благодаря промежуточной светлоте воздуха, простирающегося перед темнотой затененных тел, которые расположены между солнцем и глазом, видящим эту темноту; но если глаз обратится в сторону, противоположную солнцу, он не увидит такой синевы.

Примечание
Голубой цвет неба есть не что иное, как мрак безвоздушного пространства, видимый сквозь белый слой освещенной воздушной оболочки земли.
Отсюда, чем темнее и отдаленнее предмет, тем он нашему глазу кажется голубее, так как его отделяет от глаза более толстый слой освещенного воздуха. На этом наблюдении Леонардо строит свою воздушную и цветовую перспективу. Он считал вполне возможным найти числовые закономерности (пропорции) изменения цвета в зависимости от расстояния, т. е. в зависимости от количества освещенного воздуха, располагающегося между глазом и видимым предметом, — пропорции, аналогичные тем, которые были им установлены для линейной перспективы. Практически он полагает возможным осуществить в живописи эту закономерность следующим образом. Во сколько раз предмет отдаленнее от глаз, во столько раз больше голубой краски следует прибавить к локальному цвету предмета. Открытия Леонардо в области воздушной перспективы впоследствии сделались школьным правилом, создавшим в итальянской и фламандской живописи чисто условную схему пейзажа, основанную на последовательной смене различно окрашенных планов.

 

600. Т. Р. 644.

Очень редки те тени на непрозрачных телах, которые были бы подлинными тенями освещенной стороны.
Это доказано седьмым положением четвертой книги, которое говорит, что поверхность всякого теневого тела причастна цвету противолежащего ему предмета. Следовательно, цвет освещенного лица, имея в качестве противолежащего предмета черный цвет, будет причастен черным теням, и так же будет с желтым, зеленым, синим и всяким другим цветом, ему противолежащим. И это бывает по той причине, что всякое тело отсылает свой образ по всему окружающему воздуху, как уже доказано в перспективе и как это видно на опыте с солнцем: все предметы, ему противостоящие, причастны его свету и отражают его на другие предметы, как это мы видим на луне и других звездах, которые на нас отражают свет, данный им солнцем. И то же самое делает мрак, ибо он облекает в свою темноту все, что в нем заключается.

Примечание
”...доказано седьмым положением четвертой книги” — подобные ссылки часто встречаются у Леонардо в «Трактате о живописи» и свидетельствуют о широких, хотя и неосуществленных замыслах автора.

 

601. Т. Р. 645.

Мы можем сказать, что почти никогда поверхности освещенных тел не бывают подлинного цвета этих тел.
Седьмое положение четвертой книги говорит о причине того, что здесь утверждается, и указывает еще на то, что когда лицо, помещенное в темное место, освещено с одной стороны воздушным лучом, а с другой — лучом зажженной свечи, то оно, без сомнения, покажется двуцветным; и прежде чем воздух увидал это лицо, освещение зажженной свечи казалось его подлинным цветом, и так же обстоит дело со светом воздуха.
Если ты возьмешь белую полоску, поместишь ее в темное место и направишь на нее свет из трех щелей, т. е. от солнца, от огня и от воздуха, такая полоска окажется трехцветной.

 

602. Т. Р. 767.

В этом отношении ты должен обращать сугубое внимание на вещи, окружающие тела, которые ты хочешь изобразить, согласно первому положению четвертой книги, доказывающему, что поверхность всякого затененного тела причастна цвету противолежащего ей предмета. Однако следует искусно применяться к тому, чтобы теням зеленых тел противопоставлять зеленые предметы, как, например, зеленый луг и подобное подходящее [окружение], для того, чтобы тень, будучи причастна цвету такого предмета, не выродилась и не показалась тенью другого, не зеленого тела. Ибо, если ты поставишь красный освещенный предмет против тени, которая сама по себе зеленая, эта тень покраснеет и даст такой теневой цвет, который будет весьма безобразным и сильно будет отличаться от истинной тени зеленого. И то, что здесь говорится об этом цвете, разумеется и обо всех остальных.

 

603. Т. Р. 248.

Свет огня все окрашивает в желтое; но это не будет так казаться, если для сравнения здесь нет предметов, освещенных воздухом; такое сравнение можно сделать под конец дня или же, еще лучше, после утренней зари, а также если в темной комнате освещать предмет через одну щель воздухом, а через другую щель светом свечи; в таком месте, конечно, будут ясно и отчетливо видны их различия. Но без такого сравнения никогда нельзя будет распознать их различий, за исключением тех цветов, которые наиболее подобны, но тем не менее различимы, как, например, белый от светло-желтого, зеленый от синего, так как желтоватый свет, освещающий синее, как бы смешивает вместе синее и желтое, которые составляют прекрасное зеленое; а если ты смешаешь потом желтое с зеленым, то оно будет еще более прекрасно.

 

604. Т. Р. 239.

Никогда цвет тени какого-либо тела не будет настоящим, собственным цветом тени, если предмет, отбрасывающий тень, не будет цвета тела, им затеняемого. Скажем, например, что у меня есть жилище с зелеными стенами. Я говорю: если в этом месте будет видно синее, которое освещается светлотою синего воздуха, то тогда эта освещенная стена будет очень красивого синего цвета; тень же будет безобразной и не настоящей тенью этой красоты синего, так как она искажается зеленым, который в нем отражается. И было бы еще хуже, если бы такая стена была цвета темной охры.

 

605. Т. Р. 702.

О ложном цвете теней непрозрачных тел. Когда непрозрачное тело отбрасывает свою тень на поверхность другого непрозрачного, освещенного двумя различными источниками света, тогда эта тень не покажется [того же цвета], как это непрозрачное тело, но [цвета] другой вещи.
Доказательство: пусть nde — непрозрачное тело и пусть оно само по себе белое и освещено воздухом аb и огнем cq; между огнем и непрозрачным телом пусть будет поставлен предмет ор, тень которого пересекается поверхностью в dn; теперь красный свет огня уж больше не освещает это место dn, но его освещает синева воздуха; поэтому поверхность от d до n воспринимает синий цвет, а от е до f видит огонь. Таким образом, синяя тень граничит внизу с краснотой огня на этом непрозрачном теле, а наверху граничит с фиолетовым цветом, так как or duo e освещено смешанным светом, составленным из синевы воздуха ab и красноты огня qc, что дает почти фиолетовый цвет. И таким образом мы доказали, что эта тень ложная, т. е. что она не есть ни тень белого, ни тень от красноты, ее окружающей.

Примечание
В первом отрывке Леонардо говорит об оттенках окраски теней, как глаз наблюдает их в природе, и называет их ложными, так как он цвет считает качеством, присущим предмету и неотделимым от него. Свет и тень могут только либо способствовать, либо препятствовать восприятию этого присущего предмету цвета. У Леонардо, с одной стороны, остро подмечены оттенки цветовых впечатлений от природы, с другой, — искания истинной сущности цветового образа, независимой от этих субъективных впечатлений, что заставляет его сознательно отказываться от передачи этих зрительных впечатлений цвета, сознательно отказываться от импрессионизма в живописи.

 

606. Т. Р. 703.

Тени тел не должны быть причастными иному цвету, кроме цвета тела, на котором они лежат.
Таким образом, ввиду того, что черное не включается в число цветов, от него производятся тени тел всевозможных цветов с большей или меньшей степенью темноты, требуемой в данном месте, никогда не теряя целиком цвет названного тела, за исключением совершенно темных мест, лежащих в границах непрозрачного тела.
Поэтому ты, живописец, желающий писать портрет, покрась немного стены своей мастерской белым, смешанным с черным, потому что белое и черное не являются цветами.

Примечание
В первом отрывке Леонардо говорит об оттенках окраски теней, как глаз наблюдает их в природе, и называет их ложными, так как он цвет считает качеством, присущим предмету и неотделимым от него. Свет и тень могут только либо способствовать, либо препятствовать восприятию этого присущего предмету цвета. У Леонардо, с одной стороны, остро подмечены оттенки цветовых впечатлений от природы, с другой, — искания истинной сущности цветового образа, независимой от этих субъективных впечатлений, что заставляет его сознательно отказываться от передачи этих зрительных впечатлений цвета, сознательно отказываться от импрессионизма в живописи.

 

607. Т. Р. 708.

Черные одежды делают [обнаженные места у] людей более рельефными на вид, чем белые одежды, и это происходит согласно третьему положению девятой книги, которое гласит: «поверхность всякого непрозрачного тела причастна цвету противолежащего ему предмета». Отсюда следует, что части лица, которые видят черные предметы и видимы ими, окажутся причастными этому черному, и поэтому тени будут темными и резко отличающимися от освещенных частей этого лица.
Но белые одежды сделают тени лица причастными их белизне, и поэтому части лица тебе покажутся мало рельефными из-за того, что их светлые и темные места составят лишь небольшую разницу между собою. Отсюда следует, что в таком случае тень на лице не будет подлинной тенью тела.

 

608. Т. Р. 238.

Черные одежды заставляют тело на изображении человека казаться белее, чем в действительности, белые одежды заставляют тело казаться темным, желтые одежды заставляют его казаться цветным, а в красных одеждах оно кажется бледным.

 

609. Т. Р. 785.

Если будешь изображать белое тело, окруженное большим количеством воздуха, [то обращай внимание на цвета противостоящих ему предметов], потому что белое не имеет в себе никакого цвета, но частично окрашивается и переходит в цвет, ему противостоящий. Если увидишь в открытой местности женщину, одетую в белое, то та ее сторона, которая будет видна солнцу, будет настолько светлого цвета, что на нее будет даже несколько больно смотреть, как на солнце. А та ее сторона, которая будет видима воздуху, освещенному солнечными лучами, в него вплетенными и его пронизывающими, покажется отливающей в синий цвет — вследствие того, что воздух сам по себе синий. Если же на близкой поверхности земли будет луг, и женщина очутится между лугом, освещенным солнцем, и самим солнцем, то ты увидишь, как те части складок, которые могут быть видимы лугу, окрасятся лучами, отражающими цвет этого луга. И так будет она меняться в цвете от соседних освещенных и неосвещенных предметов.

Примечание
Этот отрывок как бы стоит в противоречии с предыдущими, в которых Леонардо не рекомендует передачи в живописи отраженного цвета в тенях, называя его ложным и не соответствующим истинной сущности цвета вещи. Однако в настоящем отрывке речь идет только о белых предметах, собственно не имеющих цвета и потому не нуждающихся в выявлении его сущности.
Людвиг также отмечает тот факт, что Леонардо, как общее правило, возражает против изображения цветных солнечных эффектов в живописи и полагает, что в этом отрывке было допущено искажение первой фразы, и в оригинале, может быть, стояло: «Если будешь изображать белое тело [то устрой так, чтобы оно было] окружено большим количеством [бессолнечного] воздуха. Потому что белое не имеет в себе никакого цвета, но частично окрашивается и переходит в цвет, ему противостоящий». При такой редакции и вставке отмеченных в скобках слов смысл отрывка станет иной, а именно: при бессолнечном воздухе не будет цветных эффектов, видоизменяющих окраску белого тела и которых следует избегать.
Догадку Людвига мы не можем считать приемлемой, так как она мало вероятна, тем более, что в следующем отрывке Леонардо определенно дает предпочтение комнатному освещению, создающему мягкие дымчатые тени, подчеркивающие рельеф фигуры, но в то же время признает, что при изображении в живописи открытой местности недопустимы темные тени и выпуклый рельеф и необходимо отмечать цветные рефлексы в тенях, так как иначе не будет правды.

 

610. Т. Р. 86.

Фигуры каждого тела принуждают тебя брать то освещение, при котором ты задумал изобразить эти фигуры; если ты, например, задумал такие фигуры в открытом поле, то они должны быть окружены большим количеством света, когда солнце скрыто; если же солнце видит данные фигуры, то тени их будут чрезвычайно темны по отношению к освещенным частям, и у теней, как у первичных, так и у производных, будут резкие границы; такие тени будут мало соответствовать светам, так как с одной стороны их освещает синева воздуха и окрашивает собою ту часть, которую она видит, — особенно это обнаруживается на белых предметах, — а та часть, которая освещается солнцем, оказывается причастной цвету солнца; ты видишь это весьма отчетливо, когда солнце опускается к горизонту среди красноты облаков, так как эти облака окрашиваются тем цветом, который их освещает, эта краснота облаков вместе с краснотою солнца заставляет краснеть все то, что принимает их свет; а та сторона тел, которую не видит эта краснота, остается цвета воздуха, и тот, кто видит такие тела, думает, что они двуцветны. И поэтому ты не можешь, показывая причину таких теней и цветов, избежать того, чтобы сделать тени и света причастными вышеозначенным причинам; если же нет, то прием твой пуст и фальшив.
Если же твоя фигура находится в темном доме, и ты видишь ее снаружи, то у такой фигуры темные и дымчатые тени, если ты стоишь на линии освещения; такая фигура прелестна и приносит славу своему подражателю, так как она чрезвычайно рельефна, а тени мягки и дымчаты, особенно в той части, которую меньше видит темнота жилища, так как здесь тени почти неощутимы. Основание будет приведено на своем месте.

Примечание
Этот отрывок как бы стоит в противоречии с предыдущими, в которых Леонардо не рекомендует передачи в живописи отраженного цвета в тенях, называя его ложным и не соответствующим истинной сущности цвета вещи. Однако в настоящем отрывке речь идет только о белых предметах, собственно не имеющих цвета и потому не нуждающихся в выявлении его сущности.
Людвиг также отмечает тот факт, что Леонардо, как общее правило, возражает против изображения цветных солнечных эффектов в живописи и полагает, что в этом отрывке было допущено искажение первой фразы, и в оригинале, может быть, стояло: «Если будешь изображать белое тело [то устрой так, чтобы оно было] окружено большим количеством [бессолнечного] воздуха. Потому что белое не имеет в себе никакого цвета, но частично окрашивается и переходит в цвет, ему противостоящий». При такой редакции и вставке отмеченных в скобках слов смысл отрывка станет иной, а именно: при бессолнечном воздухе не будет цветных эффектов, видоизменяющих окраску белого тела и которых следует избегать.
Догадку Людвига мы не можем считать приемлемой, так как она мало вероятна, тем более, что в следующем отрывке Леонардо определенно дает предпочтение комнатному освещению, создающему мягкие дымчатые тени, подчеркивающие рельеф фигуры, но в то же время признает, что при изображении в живописи открытой местности недопустимы темные тени и выпуклый рельеф и необходимо отмечать цветные рефлексы в тенях, так как иначе не будет правды.

 

611. Т. Р. 700.

Все отдаленные цвета будут неразличимы в тенях, потому что вещь, не затронутая основным светом, не имеет силы отослать от себя глазу свой образ через освещенный воздух, так как меньший свет побеждается большим. Пример: мы видим, находясь в доме, что все краски на поверхностях стен воспринимаются нами ясно и определенно, когда окна названного жилища открыты. Если же мы выйдем из этого дома и на некотором отдалении посмотрим сквозь эти окна, чтобы снова увидеть живопись на этих стенах, то вместо этой живописи мы увидим сплошную темноту

 

612. Т. Р. 661.

Тени и света на полях причастны цвету их причин, потому что темнота, вызванная плотностью облаков, не только лишает предметы, на которые она падает, солнечных лучей, но и окрашивает то, чего они касаются. Но окружающий воздух, вне облаков и теней, видит и освещает это же место и заставляет его быть причастным синему цвету, и проникнутый солнечными лучами воздух, который находится между темнотой названной тени на земле и глазом, ее видящим, окрашивает со своей стороны это место синим цветом, ибо доказано, что синева воздуха рождается светом и мраком. Но часть полей, освещенная солнцем, причастна цвету воздуха и солнца, в особенности же цвету воздуха, потому что, будучи ближе, он играет большую роль и, в отношении глаза, служит фоном бесчисленных солнц. И эти поля тем более причастны синеве, чем они отдаленнее от глаза; а эта синева будет тем светлее, чем выше она поднимается на горизонте; происходит же это от влажных испарений. Вещи бывают менее заметны в тени, чем на свету, а всесторонний свет охватывает собой затененные тела и заставляет их казаться лишь незначительно выпуклыми, когда глаз расположен между источником света и затененным телом; тень для такого глаза невидима. Но сбоку стоящие тела будут при такой погоде в тем большем или меньшем количестве показывать свои света, чем они будут ближе или дальше от прямой линии, протягивающейся от одного к другому горизонту, проходя через оба глаза, смотрящие на такое поле.

Примечание
От одного к другому горизонту — т. е. от сзади нас лежащей стороны горизонта, проходя сквозь глаз зрителя, к стороне горизонта, перед ним находящейся.

 

613. Т. Р. 710.

О тенях на лицах [людей], проходящих по размытым улицам, — каковые тени не кажутся согласованными с их телесным цветом: то, о чем говорится, бывает, ибо часто лицо — яркое или бледное, а тени — желтоватые. И это бывает оттого, что мокрые улицы желтеют больше, чем сухие, и что части лица, обращенные в сторону такой улицы, окрашиваются желтизной и темнотой улицы, им противолежащей.

 

614. Т. Р. 205.

Когда одна прозрачная краска лежит поверх другой краски, то она ею изменяется, и там образуется смешанная краска, отличная от каждой из простых, ее составляющих. Это видно на дыме, выходящем из камина. Когда дым находится против черноты этого камина, то он становится синим, а когда он поднимется против синевы воздуха, то кажется серым или красноватым. Также пурпур, нанесенный поверх лазури, становится фиолетового цвета; и когда лазурь будет нанесена поверх желтого, то она станет зеленой, а шафрановая желтая поверх белого становится желтой. И светлота поверх темноты становится синей, тем более прекрасной, чем более превосходны будут светлое и темное.

 

615. Т. Р. 191.

Для тех красок, которым ты хочешь придать красоту, всегда предварительно заготовляй светлый грунт. Это я говорю о прозрачных красках, так как непрозрачным краскам светлый грунт не поможет. Этому учат нас на примере разноцветные стекла, которые, если их поместить между глазом и светоносным воздухом, кажутся исключительно прекрасными, чего не может быть, если позади них находится темный воздух или иной мрак.

 

616. Т. Р. 211.

Зеленая, приготовленная из меди, даже если эта краска стерта с маслом, испаряется со своею красотою, если не будет немедленно покрыта лаком. Но она не только испаряется; если она будет вымыта губкой, намоченной в самой простой и обыкновенной воде, то эта медная зелень отстанет от доски, на которой она написана, и особенно в сырую погоду. И это происходит потому, что такая медная зелень образуется силою соли, которая с легкостью растворяется в дождливую погоду, и в особенности, если она намочена или вымыта вышеназванной губкой.

 

617. С. А. 214 r.

Чтобы сделать индиго. Возьми цветов синили и крахмала в равных долях и замешай вместе с мочой и уксусом и сделай из этого порошок и высуши его на солнце и, если это окажется слишком белым, добавь цветов синили, делая пасту той темноты цвета, какая тебе потребна.

Примечание
Синилъ (вайда) — крестоцветное, Isatis tinctoria L, употреблялась еще в древности (Диоскорид, Плиний, Витрувий, Гален) для окраски шерсти вместо дорогого индиго.

 

618. С. А. 244 v.

Для желтой глазури: унций 1 — цинковой окиси | и все 3/4—индийского шафрана |вместе 1/4 — буры | разотри. Потом возьмешь: 3/4 бобовой муки | и смешай 3 унции сухих крупных фиг | и сделай 1/4 воробьиных ягод |пасту. и немного меду

 

619. С. А. 262 r.

Чтобы получить красивый зеленый цвет: возьми зелень и смешай с мумией и получишь самую темную тень; потом для более светлой — зелень и охру, а для еще более светлой — зелень и желтую, а для светов — чистую желтую; потом возьми зелень и индийскую шафранную и лессируй поверх всего. Чтобы получить красивый красный цвет: возьми киноварь, смешанную со жженой охрой, — для темных теней, а для более светлых — аматит и миниум, а для светов — один миниум, потом лессируй хорошими белилами...

 

620. C. A. 313 v.

Желтый из всех его цветов первый шафран.

 

621. S. K. M. III, 53 r.

Возьми порошок чернильного ореха в купорос и покрой им равномерно бумагу, как лаком, затем пиши пером, смоченным слюной, и будешь делать черно, как чернилами.

 

622. B. 3 v.

Помни, как водка вбирает в себя все цвета и запахи цветов, и если хочешь получить голубой — положи в нее цикорий, а для красного — маки.

 

623. С. А. 313 v.

Красное — маки, сухие и в порошке. Цикорий, сухой дрок и все цветы.

 

624. F. 96 v.

Медная зелень с алоэ или с желчью или с индийским шафраном дает прекрасную зелень, а также шафран или жженый орпимент, но боюсь, что она скоро будет чернеть.

 

625. А. 1. r.

Для приготовления доски, чтобы на ней писать, дерево должно быть кипарисом или грушей, или рябиной, или орехом; ты укрепишь ее мастикой и смолой, дважды очищенной, и белилами или, если хочешь, известкой, и поместишь в раму, чтобы она могла раздаваться и ссыхаться в зависимости от сырости или сухости; потом ты дважды или трижды дашь ей царской водки с раствором мышьяку или сулемы, потом дашь ей кипящего льняного масла так, чтобы оно всюду проникло, и, прежде чем она остынет, слегка протри ее суконкой, чтобы она казалась сухой, и сверху стеком наложи жидкий лак и белила; потом, когда высохнет, облей мочой и высуши, а затем смахни пыль и тонко прочерти свою прорись и положи сверху подмалевок из 30 частей медной зелени и [или?] из одной части медной зелени на две части желтой.

 

626. С. А. 109 v.

Знай, что все масла, которые рождены в семенах и плодах, по природе своей очень светлы. Желтый же цвет, который ты видишь, происходит только от неуменья извлечь из него огонь и теплоту его природы; если насильно заставлять его принимать тепло, он следует примеру древесных соков и клеев, которые, если содержат смолу, в короткое время твердеют, потому что в них больше тепла, чем в масле, а через долгое время они принимают желтоватый цвет, переходящий в черный. Но масло, не имея столько тепла, не производит этого действия, хотя оно несколько и твердеет; тем не менее, все же эта перемена [цвета] масла [сама по себе] красивее, чем когда она бывает в живописи; происходит же это не от чего другого, как от некоей мякиши, подобной сердцевине и приросшей к оболочке, в которую заключен орех; а так как оболочка эта толчется вместе с орехами, а мякиш ее по природе своей почти что подобна маслу, она с ним смешивается, и она настолько тонка, что имеет силу проникать и проступать через все краски, и это то, что заставляет их меняться; если же ты хочешь, чтобы масло имело вид хороший и не густело, впусти в него немного камфары, растворенной на медленном огне, и как следует смешай ее с маслом, и оно никогда не загустеет.
Орехи, размоченные в течение шести часов в щелоке, имеют способность его окрашивать и заставить его потемнеть, а потом хорошо было бы, прежде чем толочь их, менять щелок каждые шесть часов до тех пор, пока щелок не станет прозрачным, и затем слить его, и вместо щелока взять чистую воду, и делать так же, как ты делал со щелоком, до тех пор, пока вода не станет прозрачной, и потом оставить их там, пока они не треснут; а в остальном продолжай, как было сказано выше, и масло получится у тебя отличнейшее и очень тонкое и отличное...

 

627. C. A. 4 v.

Так как орехи завернуты в некую оболочку, имеющую природу мякиша, то ежели ты не отдерешь их, когда делаешь из них масло, мякиш этот окрашивает масло, и когда ты его пускаешь в ход, мякиш этот отделяется от масла и выступает на поверхности картины, и это то, что заставляет ее меняться.

 

628. С. А. 97 v.

Чтобы сделать масло, пригодное для живописи. Одна часть масла, одна часть смолы первой [очистки] и одна второй.





 
Дизайн сайта и CMS - "Андерскай"
Поиск по сайту
Карта сайта

Проект Института новых
образовательных технологий
и информатизации РГГУ