6

Несмотря на то, что Леонардо ставил выше всего опыт и издевался над измышлениями попов и монахов, он выписывает из античного автора басни о василисках и химерах и сам упражняет свою руку, рисуя подобного рода чудовищ. Он избегает изображать мягкие холмы долины Арно, которые были у него перед глазами с детских лет, зато его тянут к себе дикие, необитаемые скалы и ущелья. Леонардо советует художнику всматриваться в старые, потрескавшиеся стены или в отпечатки губки на стене, в которых воображение может угадать очертания сказочных фантастических существ или горных пейзажей. Когда Леонардо испытывает не восхищение, а тревогу, ему чудится в обычном нечто страшное, небывалое, и поскольку свои впечатления он излагает в будущем времени, они звучат у него как зловещие пророчества. Он как бы видит вещи впервые, они утрачивают многие привычные, переставшие нас волновать признаки, зато в них выступают другие непривычные, незамеченные, и они выглядят странными, почти фантастичными. Леонардо придавал творческой фантазии большое значение: "Живопись есть творение, создаваемое фантазией", - признавал он. "Она соединяет в себе все формы, которые существуют, и таких, каких нет в натуре". Все это не исключает его влечения к живой действительности.

Раздумывая о роли мышления в художественном творчестве, Леонардо придавал ему большое значение. "Жалок тот мастер, - признавался он, - произведение которого опережает его суждение; тот мастер продвигается к совершенству искусства, произведения которого превзойдены суждением". Восставая этим против слепого творчества и внося свет разума в сферу искусства, он открывает перед ним новые возможности. Впрочем, это стремление Леонардо вовсе не означает того, что он готов был подменить поэтическое творчество научным. На примере некоторых живописцев, своих предшественников, он видел, что увлечение анатомией может привести к забвению художником своего главного призвания - образного поэтического мышления, и потому Леонардо записывает для памяти: "Бойся чрезмерного знания костей, связок и мускулов". Он понимал, что слепое подражание натуре не может быть идеалом искусства, и с осуждением сравнивает живописца, который бессмысленно срисовывает то, что находится перед его глазами, с бездушным зеркалом.

Леонардо понимал, что в искусстве недостаточно одного знания и умения. Живопись должна нравиться, "как воздух доставлять наслаждение". Сам он умел сообщать своим шедеврам то очарование, которое привлекало к ним в то время и привлекает до сих пор. Недаром, говоря о Леонардо, один из современников отмечал в его творениях "сладость и мягкость"; о той же "сладости" шедевров Леонардо говорили и его французские почитатели. Действительно, в картинах его есть нечто такое, что можно сравнить только с очарованием музыки, которую он сам признавал "сестрой живописи". Он приглашал к себе в мастерскую музыкантов, чтобы во время сеансов не скучала модель, чтобы самому чувствовать себя погруженным в гармонию звуков. Лучшие его произведения недостаточно назвать прекрасными и совершенными, им присуще то очарование, которое властно захватывает зрителя, держит его и не позволяет ему оторваться от них.

Леонардо проявил себя в самых различных видах искусства. Современникам он запомнился с лютней в руках, в облике чародея Орфея. В рукописях его рассыпано множество записей, которые позволяют говорить о Леонардо как о писателе и поэте. Он пробовал свои силы как архитектор, его занимали планы градостроительства. Много сил было положено им на созданиe конной статуи Сфорца; одни только рисунки к ней и реплики статуи дают представление о том, какие способности скульптора в нем таились. Но, конечно, главным его призванием была живопись и рисунок. В этом не было сомнений и для него самого. В этом убеждает прежде всего страстность, с которой он говорит о живописи, как о царице искусств, и, что особенно важно, - об этом же говорит его собственное живописное и графическое творчество.